Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

Заседание должно было состояться после вечерней поверки во Внутреннем лагере, в седьмом бараке, где помещались только русские военнопленные.

С поверки Назимов вернулся усталый и продрогший. Еще раз взглянул на часы над воротами, предупредил старосту Отто, что должен отлучиться.

Прячась в тени бараков, чтобы не увидели часовые на вышках, Баки пробирался во Внутренний лагерь. Кругом пусто, ни души. Даже отзвука голоса нигде не слышно. Казалось, лагерь мертв.

У ворот Внутреннего лагеря его встретил Толстый. Дневальный, стоявший на посту, молча пропустил их.

Они вошли в небольшую комнату, освещенную электричеством. Стены оштукатурены и побелены. В комнате — две койки, стол, несколько стульев. На гвозде висит санитарная сумка.

Вокруг стола сидело пять человек. Ни одного из них Назимов не знал, — может, и встречал раньше в лагере, но лиц не запомнил. Толстый в первую очередь подвел его к мужчине чуть выше среднего роста, лет двадцати пяти, сухощавому, с тонким лицом, широким выпуклым лбом. На нем была старая, латанная-перелатанная, вылинявшая от бесконечных стирок красноармейская гимнастерка, на левой стороне виднелся лагерный номер и буквы «511». Взгляд серых глаз был смелым, прямым, но в сдержанной улыбке чувствовалась какая-то застенчивость.

— Николай Симагин, — негромко сказал он, пожимая руку Назимову.

«Так вот ты каков! — молнией мелькнуло в голове Назимова. — Наверное, бывший секретарь райкома комсомола. А я-то представлял тебя генералом…»

Слева от Симагина сидел человек, с виду неразговорчивый, замкнутый, в остром его взгляде и во всем облике чувствовалась скрытая сила и отвага. Он был в мундире австрийского солдата, но надпись на груди говорила, что он тоже советский военнопленный.

— Степан Бакланов, — представил его Симагин.

По летам Бикланов, пожалуй, был ровесником Симагину, но в плечах он шире и вообще выглядит солиднее. «Этот — офицер и, наверное, служил в армии разведчиком», — прикинул Назимов.

К остальным Назимов успел присмотреться бегло. Не нужно было особого труда, чтобы опознать в этих людях старших офицеров. Хотя лица у них были истощенные, с выступающими от худобы скулами, но взгляд оставался твердым, губы сжаты поволевому.

Не теряя времени, Симагин открыл совещание.

— Товарищи! — тепло и просто начал он. — Чувствуйте себя здесь спокойно, не опасайтесь никаких неожиданностей. Все меры безопасности приняты. Так, Степан?

— Да, — коротко ответил Бикланов. Симагин продолжал:

— Мы собрались сюда, чтобы обсудить очень важный, я бы сказал — первоочередной, неотложный вопрос. И все же, исходя из требований конспирации, мы вызвали не всех членов «Русского политического центра». Наши решения я доведу до каждого из них в отдельности. Потом вместе придем к общим выводам. У нас на повестке дня один вопрос: создание в Большом лагере подпольных воинских формирований из советских узников. Как известно, малочисленные боевые группы мы начали создавать давно. Сейчас речь идет об их доукомплектовании, возможно — о создании боевых соединений. По этому вопросу слово предоставляется подполковнику Баки Назимову. Пожалуйста, товарищ Назимов.

Назимов, точь-в-точь как когда-то на штабных заседаниях, легким движением поднялся с места, выпрямился, руки сами собой потянулись к талии, чтобы подправить ремень, которого сейчас не было, чтобы одернуть гимнастерку. Он сделал это машинально, по привычке, сложившейся за долгие годы службы в армии. Не нащупав ремня, он как-то сразу почувствовал себя неловко. Все, конечно, заметили это, но никто даже не улыбнулся: каждый из них, должно быть, с тоской подумал о широком офицерском ремне с большой звездой на пряжке, который так удобно в былые времена обтягивал талию, придавал всей фигуре собранность.

Взгляд Назимова вдруг посуровел. Узковатые от природы глаза еще более сузились и поблескивали из щелок; чуть рябоватое лицо порозовело от волнения.

Баки связно изложил центру свой план создания воинских частей подполья, ознакомил присутствующих с предложением Зубанова — Королева, а также рассказал об опыте немецких товарищей, организовавших немногочисленные, изолированные друг от друга боевые группы.

— В отличие от немцев-лагерников и заключенных других национальностей, — продолжал Назимов, — у нас, у русских, одно преимущество: почти все наши люди — военные. Нам легче, привычнее создавать воинские части с единым командованием и подчинением. Вот мы с Задоновым и предлагаем сформировать облегченные бригады армейского типа. Первичное звено в бригаде — это отделение бойцов. В целях конспирации условимся называть его группой «О». Она должна состоять всего лишь из четырех бойцов и командира. Вторая группа — «В» — включает в себя три таких отделения, соответствующее число командиров и одного взводного командира. Третья группа, скажем — «Р», формируется из трех взводов, соответствующего числа командиров плюс командир роты. Далее идет группа «Б», во главе которой стоит комбат. И на самом верху — три комбата и командир бригады. Каждая группа знает лишь своего командира и подчиняется только ему. Но сами командиры связаны между собою. Командир бригады назначается «Политическим центром» и ответствен непосредственно перед центром. Формирование подразделений, по нашему мнению, начинается сверху. Вначале кто-то из руководителей центра подбирает людей, способных стать во главе батальона. Затем каждому комбату приказывается подобрать по три ротных командира. И так — вплоть до отделений. Мы с Задоновым подсчитали: в Бухенвальде из русских заключенных можно сформировать примерно три бригады. Две — в бараках Большого лагеря и одну, резервную — на территории Малого лагеря. Имеется в виду также организация особого отряда, укомплектованного только из военнопленных Этот отряд составит резерв самого центра.