Александр Соколов - Экипаж «черного тюльпана»

— У меня там за дверью еще один медик.

Фира решительно машет рукой — пусть заходит.

На столе, как по мановению волшебной палочки, появляется копченая колбаса, банка черной икры и банка импортной ветчины. За долгие годы общения с нашим братом Фира не привыкла мелочиться. Мы прибавили к столу «дуст» и шампанское.

В дальнем углу стоял сиротливо бренькающий старый «зилок». Фира понесла шампанское в холодильник, а вернулась с бутылкой армянского коньяка в руке:

— Годы уже не те, пить эту синюгу… Что за летчики пошли? Когда-то они угощали женщин коньяком с шоколадом… а теперь — наоборот.

Я поспешно извлек из пакета шоколадку.

— Да, Фира, авиация вырождается. Обложились со всех сторон бумагой и нос из нее боятся высунуть… Помнишь, как наш дважды Герой, боевой командир проводил разбор полетов? Приглашал в высотку комэсок, а там стоял уже коньячок, закусочка. С генеральского плеча. Шутки, смех… ну и, конечно, по матушке пройдется, если заслужил. Любимое его выраженьице: «Разбумбай-мамай». А теперь только и умеют — взыскания объявлять…

Я знал слабую струнку Фиры, легендарный командарм был большим ее другом и моим тезкой. Как получилось, что лучшие люди, которых любила эта женщина, рано уходили из жизни?

Грудь Фиры колыхнулась, глаза потеплели, и она подняла рюмку:

— Давай выпьем за нас, а потом уж и за тех, кого нет…

Мы выпили. Ароматная жидкость, словно волшебное зелье, переносила нас в лучшие времена. Пока Саша осваивался, я взял на себя роль рассказчика:

— Как-то сидим в классе, на занятиях. Прибегает перепуганный диспетчер: «Дрозда к телефону, командарм на проводе»… Комэска — был у нас тогда Салазар — будто кол проглотил, понять ничего не может. Почему зовут не его, а рядового летчика? Бегу, а у самого коленки трясутся. Хватаю трубку: «Слушай, Дрозд, задачку». А говорил он как-то своеобразно, будто картавил. Вместо «слушай» у него получалось — «слюсай». Так вот, он и говорит: «Слюсай, Дрозд, ты знаешь генерала рыжего, бывшего моего зама, что в Одессе сейчас?» Может, фамилию его забыл? Отвечаю: «Знаю, товарищ командующий». — «Так вот, завтра полетишь в Одессу, разыщешь его, и он тебе все растолкует, как и что. Ты должен привезти арбузов…»

Арбузов я из Одессы привез, но с ними получилась заморочка. Как раз в это время на полигоне упал вертолет, летчики погибли, и командующий срочно вылетел разбираться.

Долго ждали на аэродроме и от нечего делать ели арбузы. Наконец прибыла машина. «Мы за грузом», — доложил старший. — «Для командующего?» — «Для командующего», — ответил тот. Загрузили арбузы, и с тех пор никто не знает, куда они уехали. Мы даже не потрудились посмотреть на номер машины…

— Ну и что? Влили тебе, как следует? — спросил доктор.

— В том-то и дело, что даже не вспомнил ни разу об этом, хотя все кругом доставали: «Как арбузы, вкусные?» Из таких потешных рейсов запомнился еще один. Здесь вышло все как по нотам. Я накормил главкома картошкой с грибами…

Саша недоверчиво заулыбался: «Ну ты, Дрозд, загибай, да знай меру».

— Должны были лететь в Москву, с посадкой в Гродно. На борт нам привезли два мешка белорусской бульбы и три деревянных бочонка с маринованными грибами. В Гродно к нашему прилету вся отдельная эскадрилья была построена командиром. Он запустил личный состав в лес, и два часа мы ждали, пока летчики собирали грибочки определенного стандарта. Нам принесли два картонных ящика, и мы удивились, какие крепыши! Все один к одному, ни одного червивенького. Через два часа мы были в Москве и нас встречал порученец главкома…

— Да, — сказала Фира, мечтательно прикрыв глаза, — у меня в столовой всегда маринованные грибочки водились. Сама делала…

Мы наливаем рюмки, закусываем икрой, ветчиной — будто и нет никакой войны за этими стенками и не слышно, что где-то за аэродромом отрывисто потрескивают выстрелы, бухают взрывы.

Раздается телефонный звонок, Фира протягивает мне трубку.

— Командир, — слышу я голос Игоря, — просил позвонить, не забыл?

— Нет, спасибо. Как у вас там?

— Разбежались кто куда! Со штурманом дело худо…

С озабоченным видом я отхожу от телефона, извиняюсь:

— Надо к своим, минут на пятнадцать…

Мне нравилось летать с Пал Палычем. Санников не лез в управление, не пытался поправлять или подсказывать: просто закрывал мое остекление шторкой, пилотажные приборы — специальными заглушками и спокойно наблюдал из правого кресла, как я потею при заходе на посадку по дублирующим приборам.