Анатолий Сурцуков: Эскадрилья наносит удар

Инженер эскадрильи (если правильно называть, получится гораздо более тяжеловесно — заместитель командира эскадрильи по инженерно-авиационной службе) — Витя Ковлагин. Высокий жердина, ростом под два метра, и при этом худой, как велосипед, скуластый, с резко очерченным ртом и колючими злыми глазами, обладающий стремительностью движений застигнутого врасплох таракана, он не очень-то стремился быть популярным у подчиненных и начальников, это у него получалось само собой. Дело в том, что, несмотря на жесткость характера и предельный пофигизм в манере общения, Витюша — специалист от бога, таких раз-два и обчелся. А уж если стоит конкретная задача, то у него включается «ЧР» (чрезвычайный режим), и нет той стены, которая могла бы устоять под бешеным напором Витькиной энергии. Авторитета Ковлагину добавляло еще и его злостное браконьерство, в чем не было ему равных. Не вспомнить случая, чтобы из «лесного магазина» (так наши бабы, измученные беспросветной продуктовой немощью военторгов, называли тайгу) вернулся он без добычи.

Умение добыть, достать, выбить, найти, добиться высоко ценилось в совковой Руси…

Старший штурман эскадры — Кузьминов Вячеслав Григорьевич. Пожилой человек, страшно сказать, уже сорок лет. Он всех старше, опытней, и поэтому постепенно начал подготовку к заслуженному дембелю. У него был вид человека, за плечами которого тяжелая и не всегда усыпанная розами прожитая жизнь. Многочисленные морщины избороздили его лицо. Такому лицу на вид можно дать и пятьдесят, и шестьдесят, и сто шестьдесят лет. Он, Григорьевич, уже вне возраста, вне времени, вне нашего мира и его страстей…

Ну и, наконец, начальник штаба Вовочка Григорьев. Широколицый, с глубоко посаженными маленькими глазками и остреньким тонким носом, плотно сжатыми в ниточку губами, он напоминал росомаху, чутко и настороженно вынюхивающую только ей известную добычу. Работа НШ (начальника штаба) трудна и многогранна, забот всегда немерено, другой бы шизанулся на ней, ан нет, у Вовочки всегда стабильное настроение, и в перетрудившемся состоянии застать мне его ни разу не удалось.

А уж по пьяни — и вовсе сибарит. Блаженно прищурясь, со смаком отхлебывая из граненого стакана, зажатого в левой руке, случайное пойло с видом, каким потягивают виски на великосветском рауте, другой рукой держа сигарету, Вова мурлычет песенку: «Сигарета, сигарета, только ты об этом знаешь…» И все, нирвана достигнута. Счастливый человек, как ему мало надо от жизни для кайфа.

Да, еще замкомэска остался, то бишь я, но о нем пусть другие напишут, если сочтут необходимым.

В синем месяце апреле, как пелось в одной песенке, пришла в полк разнарядка для поступления в академию.

Надо понимать, что ее ценность для Дальнего Востока во сто крат выше, чем где-нибудь в Александрии, гарнизоне-мечте всех служивых в армейской авиации.

Разнарядка — это путевка в Большой мир, мир цивилизации, это выигрышный счастливый билет лотереи, призом которой является перспектива служебного роста, возможность вырваться из дикого, незаменяемого места службы, где до конца жизни можно прослужить капитаном, это возможность обеспечить проживание своей семьи в достойных условиях, в общем — это Рио-де-Жанейро глазами шайки О. Бендера. «Интересно, кому в этом году такой билетик в настоящую жизнь достанется?» — подумали мы.

На следующий день вызывает меня командир полка и объявляет, что принято решение направить в академию меня…

Вот это да!.. В зобу дыханье сперло, сердце начало выстукивать тарантеллу, ноги сами собой вынесли из кабинета и помчали ничего не соображающее тело со скоростью курьерского поезда домой, к жене, донести ей эту потрясающую новость. Однако посередине пути, когда сознание начало медленно вступать в свои права, скорость паровоза начала постепенно замедляться. Домой я пришел уже в «темпе модерато» и в глубокой задумчивости…

Это что же получается, я с нашей командой выпестовывал пацанов, делал из них летчиков, готовил их к Делу, в том числе и психологически, а теперь должен уйти в сторону? Кроме того, мой уход со сцены должен компенсировать кто-то другой. В общем, была у нас с женой бессонная ночь, прообсуждали мы ситуацию до утра, хотя решение приняли сразу.

Наутро, явившись пред светлы очи командира полка, я заявил об отказе поступления в академию до окончания командировки.

Суровый начальник нахмурил брови, рявкнул, что ему все ясно и чтоб я убирался по конкретному адресу, но краем глаза успел заметить, что, как мне показалось, глаза железного командора несколько потеплели…