Анатолий Сурцуков - Эскадрилья наносит удар

На втором заходе происходит то же самое. Появляется жгучее желание двинуть локтем под дых сидящему справа душку. Ору переводчику, чтобы разъяснил гаду, что, если с третьего захода не покажет, мы его с вертолета выбросим, не посмотрев на высотомер.

Заходим в третий раз, уже почти уверенные, что сейчас точно по зубам от ихней ПВО получим. И вдруг я замечаю приметы того самого дома, чуток доворачиваюсь на него, и дух тоже радостно вопит и тычет пальцем в проплывшую под нами мазанку. Ну, думаю, слава богу, цель опознана, сейчас бомбанем. Делаю маневр для повторного захода и слышу голос правака: «Сработал!» Поворачиваюсь на него, вижу его довольную физиономию и думаю: молодец, как это он успел среагировать! Однако, посмотрев на РВ (радиовысотомер), холодею… Высота-то пятьдесят метров!!!

Юра Наумов, идущий следом за мной на установленной дистанции, рассчитанной на то, чтобы не попасть под осколки разорвавшихся бомб ведущего, начинает елозить, не наблюдая эти самые разрывы. Нервы его не выдерживают, и он отворачивает, когда до цели остается совсем ничего. Не наблюдаем разрывов и мы. Понятно, почему, проясняется в мозгу, это взрыватели не взвелись. Ладно, разбором займемся потом, ну а цель обозначать для остальной группы надо. Захожу в четвертый раз и со всей дури поливаю цель залпом неуправляемых ракет. Пытаюсь разглядеть в этой сумасшедшей круговерти своего ведомого, «полосатых», позиции ПВО противника, но в непрерывном суматошном мелькании картинок в блистерах не вижу ни хрена! Отчаявшись, начинаю вслепую, по разрывам своих снарядов, наводить остальных, и только по внезапно выпучиваемым из земли грибам пыли догадываюсь, что работа по цели идет. Боевая работа. Реальная работа. Не учения. Это — война. Твоя война…

Через некоторое время, узнав от разведчиков, что неразорвавшиеся бомбы духи использовали в пропагандистских целях (ну как же, смотрите, братья-мусульмане, шурави бомбят точно, а бомбы не взрываются, аллах акбар, он за нас), я произвел жесточайший разбор этого случая. Не пощадил ни своего самолюбия, ни чужого. На войне деликатность в оценках часто наказывается слишком жестоко. Больше таких подарков мы духам уже не делали.

А житье наше, разлюбезная Катерина Матвеевна, вошло в свое русло. Русский человек, он ко всему приспосабливается, приноровились понемножку и мы. Так или почти так, наверное, писали в своих письмах большинство из нас, не обременяя дорогих нашему сердцу домочадцев подробностями боевых операций.

Кстати, нам «повезло» на эти самые операции. Если предыдущие «засланцы» Родины только приглядывались, как здесь и что, только вырабатывали манеры поведения на подвернувшемся театре военных действий, то в наш период руководством страны и военного ведомства, которому надоели набеги диких банд кочевников с дробовиками и автоматами на советские гарнизоны и подлючая минная война, развернутая ими, была поставлена перед ОКСВА другая задача. Проведением ряда последовательных операций на всей территории Афганистана, военной силой сломить вооруженное сопротивление моджахедов, то бишь душманского отродья, воцарить мир над всем жизненным пространством дружественного народа, охранными мероприятиями поддерживать смертельно полюбившееся местное правительство, не допустив проникновения вездесущего мурла мирового империализма, и прежде всего — американского. И чтоб никто не посмел рыпнуться, а то будет как в Чехии, Венгрии и других подобных местах.

Вот такая задачка…

Ну, а учитывая, что наша эскадра была единственной в ту пору полностью укомплектованной «эмтэшками» (напомню, Ми-8МТ — супер модификация Ми-8, то есть «восьмерки»), то и флаг нам в руки.

Действовать приходилось во всех операциях на всей территории «ридной Афганщины», как мы говорили — «на гастролях».

Ну, а если судьба задерживала эскадру в полном составе в Кабуле больше, чем на неделю, это воспринималось как санаторий, несмотря на то что ежедневно было задействовано все, что могло летать, и все, кто это мог делать.

Бытовуха в Кабуле для нас была организована вполне сносная по военным меркам. Летчики жили в фанерных модулях человек по восемь — двенадцать в каждой комнате. Как раз звено и впихивалось.

В командном «отсеке» даже кондиционер и холодильник были. Это уже шик. Питались мы все в огромном сборном ангаре, переоборудованном под столовую. Одновременно он вмещал человек двести. Сама еда разнообразием и изысканностью не поражала, да и трудно этого ожидать на войне. Порошковое молоко покоилось смиренно в углу, разлитое по огромным бакам, к которым никто не подходил. Масло, предназначенное быть сливочным, развязно расплывалось от жары на тарелке. Картофель, стараниями поваров превращенный из порошка в пюре, навечно проклятый летным составом под названием «клейстер», возбуждал… дикую ностальгию по маминой жареной картошечке уже через два сеанса употребления. И настоящим поварским искусством были ежедневные упражнения с тушенкой, из которой вольнонаемные мастера умудрялись готовить первое-второе и закуски. Кстати, вольнонаемными были и несколько официанток, которые невозмутимо разносили эти шедевры кулинарии под пристальными взглядами сотен голодных мужиков. Голодных во всех значениях этого слова. От одних только этих взглядов, наверное, забеременеть можно. И вот однажды этот самый голод вконец одолел одного наиболее шустрого пилотягу…