Энди Макнаб - Браво_Два_Ноль

И вот сейчас я делал именно то, от чего отговаривал нас тот летчик. Но я не мог ничего с собой поделать. На кон были поставлены гордость и вера в себя. Мне и так пришлось лишиться большей части чувства собственного достоинства, и дальше так продолжаться не могло. Я сознавал, что только наврежу себе, сознавал, что все это бесполезно, но, видит бог, как же мне было хорошо! На долю секунды я оказался наверху, и только это и имело значение. Я больше не был вещью, не был мешком дерьма; я снова стал Энди Макнэбом.

Всю дорогу обратно в лагерь солдаты хохотали не переставая. Им выдался хороший денек, и они оставили меня в покое. Я стоял на четвереньках в углу кузова, обливаясь кровью и пытаясь отдышаться, а они курили и со смехом обсуждали перипетии сегодняшнего сражения. Я радовался, что все осталось позади и меня не расстреляли.

Когда мы подъехали к воротам, уже стемнело, и мне решили больше не завязывать глаза. Меня отволокли к одноэтажному зданию казарм.

В комнате вдоль стены стояли пять коек. Похоже, у иракских солдат нет тумбочек, в которых можно держать личные вещи. У них есть только койки, застеленные одеялами, – стандартными шерстяными одеялами с изображениями тигров и мудреными, красивыми орнаментами. Поверх одеяла лежали подсумки. Все указывало на то, что это не место постоянной дислокации, а перевалочный пункт.

Единственный свет исходил от парафинового обогревателя посреди комнаты. Мерцающий огонек отбрасывал на стены пляшущие тени. В комнате царило благословенное тепло; то самое тепло, в котором человек сразу же начинает чувствовать усталость и сонливость. Я узнал это тепло. Даже тени на стенах оказались знакомыми. Меня захлестнуло приятное ощущение спокойствия и уюта. Я снова оказался в гостях у тети Нелл в Кэтфорде. В детстве мне очень нравилось бывать там. У нее был большой дом с тремя спальнями, в котором она содержала частную гостиницу. В сравнении с жилищем моих родителей он казался мне роскошным отелем. Вечером тетя Нелл ставила мне в комнату парафиновый обогреватель, чтобы хорошенько ее прогреть. Я лежал в кровати, девятилетний, блаженно счастливый, смотрел на пляшущие на обоях тени и думал о том, что подадут на завтрак. Тетя Нелл варила кашу на молоке, а не на воде, к чему я привык, и еще она пекла для постояльцев булочки с корицей. Если дядя докладывал, что я вел себя хорошо, мне тоже доставалась одна булочка.

Старик Джордж работал садовником. У него был большой сад с сараем в дальнем углу, где я любил играть. Дядя любил подшучивать надо мной. Бывало, он говорил мне: «Нука, копни вот здесь, малыш Энди, и сосчитай, сколько в земле дождевых червей. Нам нужно знать, сколько их в земле, тогда мы определим, сколько нужно сыпать навоза».

Я шел за лопатой, преисполненный важности порученного задания, а дядя попивал чай, сидя на складном стульчике, и смеялся от души. Я так и не понял, в чем дело. Я думал, что это очень здорово – считать червей для дяди Джорджа.

Приковав наручниками за руку к железной скобе в стене, меня минут на двадцать оставили наедине со своими мыслями. Я постарался устроиться поудобнее, но браслет наручников фиксировался храповиком: при каждом движении он затягивался еще туже. В конце концов я устроился в полулежачем положении, а рука повисла под углом сорок пять градусов, бросая вызов земному притяжению.

Я произвел оценку полученных повреждений. Все мое тело ныло, и я испугался, что у меня могут быть переломы. Больше всего меня беспокоили ноги. Они страшно болели, и я понимал, что они не смогут меня держать. Я одну за одной ощупал кости, начиная со ступней, пытаясь найти какието деформации, проверяя, что конечности сохранили способность двигаться. Похоже, все было в порядке. Хотелось надеяться, что все кости остались целы.

Нос у меня был забит спекшейся кровью, грязью и слизью, и каждый раз, когда я высмаркивался, кровотечение начиналось снова. Лицо мое распухло, губы были рассечены, и все открытые участки кожи покрыты ссадинами. Теперь, когда у меня появилась возможность перевести дыхание и задуматься, оказалось, что по всему моему телу разлилось жжение. Царапины причиняли боль сильнее, чем ссадины. Однако каркас остался целым. Все сводилось к ушибам мышечных тканей, ссадинам и синякам. Я ослабел и был полностью измучен, но все же, как только мне представится случай, я смогу встать и побежать.

Я пытался собрать как можно больше информации, чтобы можно было сориентироваться. Сейчас я мысленно повторил все увиденное, пытаясь определить, где именно я нахожусь. Я был недоволен собой: можно было бы потрудиться и лучше. Я слишком много держал голову опущенной, в то время как мне надо было смотреть по сторонам. Если мне удастся бежать и выбраться за ворота, в каком направлении двигаться дальше? Налево, направо или прямо? В какой стороне запад? А если я перелезу через стену в глубине лагеря, что тогда? Как далеко от центра города расположен лагерь? Мне надо будет как можно быстрее покинуть жилые кварталы. Вот за чем я должен был следить, когда нас возили по городу, но я, как последний придурок, думал только о толпе. Я злился на себя за подобную беспечность, свидетельствующую о недостатке профессионализма.