Сергей Голяков - Рихард Зорге

Рихард ускорил шаги. Хорошо бы разыскать Клаузена: быть может, он все еще там, в зале. Но в зале Клаузена не оказалось. Пройти в сад, поискать его там решает Рихард и тут же слышит, как его окликают сразу несколько голосов. Подвыпившие сотрудники посольства требуют, чтобы он обязательно чокнулся с ними в честь «народного единения». Все подходят к стойке, поднимают бокалы. Рихард почти автоматически произносит несколько высокопарных фраз.

Вино выпито.

Кто-то лезет к нему целоваться.

Наконец Рихард в саду. На листок блокнота ложится текст шифровки.

— Дорогой Рихард, неужели вы не можете забыть о работе даже в такой вечер?

Чей это голос?

Рихард поднял глаза: Хильда?

— Я охочусь за вами целый вечер. Но вы просто неуловимы. То уединяетесь с шефом. Теперь решили заняться какой-то писаниной. Прошу вас, уделите несколько минут женщине, которая, может быть, всю жизнь ждала этого мгновенья.

«И эта напилась», — подумал Рихард.

— С удовольствием, дорогая Хильда…

Он хотел сказать, что было бы лучше, если бы они поговорили в другой раз, но промолчал. С Хильдой творилось что-то неладное. Такой он ее еще никогда не видел. Глаза округлились, лицо побледнело. На крепко сжатых губах блуждала безумная улыбка.

— Что с вами, — спросил Рихард, — случилось что-нибудь?

Хильда молчала. Ее бил нервный озноб.

— Что произошло? — Рихард взял ее за руку.

Хильда рванулась к нему, зашептала:

— Только не презирайте меня, Рихард… Я сошла с ума… Это ужасно, но у меня больше нет сил. Я не могу молчать…

«Этого еще не хватало!» — подумал Рихард, пытаясь отстранить ее от себя.

Словно прочтя его мысли, она отпрянула, выпрямилась и глядя прямо в его глаза твердо произнесла:

— Я люблю вас, Рихард. И это ужасно. Я готова понести любое наказание за свою слабость.

— Но за что же вас наказывать? — искренне удивился Рихард. — Разве вы в чем-то провинились?

— Да! Я виновата перед фюрером, перед национал-социалистской партией, перед великой Германией. Я — плохая немка, Рихард, — в ее голосе звучал металл. — Я не оправдала доверия. Я поклялась, что все мои чувства и помыслы будут принадлежать только фюреру и службе, на которую он послал меня. Я не должна была думать ни о чем другом. Но я нарушила свою клятву. Дала волю низменным чувствам. Превратилась в дрянь, в тряпку.

— Перестаньте, Хильда, — воскликнул Рихард. — Мне неприятно это самоистязание.

— Нет, ради бога, — запротестовала она. — Вы должны выслушать меня до конца. Вы должны знать, как низко я пала.

— Будем считать, что вы мне ничего не говорили, — мягко сказал Рихард и повернулся, чтобы уйти.

Хильда схватила его за рукав.

— Я понимаю, что заслужила ваше презрение. Я не должна была признаваться вам. Но я не выдержала. Нарушила свой обет. Я гадкая, слабая женщина. Но у меня хватит сил, выслушать ваш приговор. Говорите же.

— По-моему, лучше всего вам немедленно отправиться домой и хорошо выспаться, — попытался улыбнуться Рихард.

— Я не нуждаюсь в вашем снисхождении, — сверкнула глазами Хильда. — Я знаю, что виновата, и готова платить.

«Безумная, жалкая фанатичка! Разве можно придумать более страшную казнь, чем та, на которую обрекли тебя твои духовные наставники», — Рихард окинул ее негодующим взглядом.

— Немедленно идите домой, Хильда, — почти крикнул он, потом тихо добавил. — Я обещаю придумать для вас достойное наказание.

Хильда ушла. И мысли Рихарда снова вернулись к тому, что он услышал в кабинете посла.

Донесение Зорге от 11 апреля 1941 года:

«Представитель генерального штаба в Токио заявил, что сразу после окончания войны в Европе начнется война против Советского Союза.

Рамзай ».

Телеграмма от 2 мая 1941 года:

«Гитлер решительно настроен начать войну и разгромить СССР, чтобы использовать Европейскую часть Союза в качестве сырьевой и зерновой базы. Критические сроки возможного начала войны:

а) завершение разгрома Югославии,

б) окончание сева,

в) окончание переговоров Германии и Турции.

Решение о начале войны будет принято Гитлером в мае…

Рамзай ».

— Покой, и только покой! Никаких движений. Все это очень серьезно. Гораздо серьезнее, чем может показаться.

Рихард недоуменно посмотрел на посольского врача.

— И даже не пытайтесь ничего возражать. С сердцем шутки плохи.

Доктор поднялся, бережно спрятал секундомер в жилетный карман.

— Я, конечно, понимаю, что при вашем образе жизни, господин пресс-атташе, лежать в постели — невероятная мука. И все же придется потерпеть.