Александр Сметанин - Серая шинель

— А далеко тут до немца? — тоном старого вояки небрежно спрашиваю я.

— В аккурат четыреста метров, сынок. Предупреждаю: днем и носа не показывать из траншеи. Снайпер, сволочуга, лютует, спасу нет. За эту неделю двоих. Лейтенанта из газеты, который удумал днем сюда пробраться, и одного из нашего отделения. Земляка евоного, — красноармеец кивает головой на худого долговязого парня, то ли узбека, то ли туркмена, все время молча сидящего в углу.

— Это значит, первое. Второе: оставляем, стало быть, вам мешок картошки в подарок. Хорошей. В подполе сгоревшей избы разжились. А бензинчик-керосинчик для этого дела, — наш новый знакомый постучал ногтем по гильзе, — сами добудьте. Тут внизу, в самом ручье, танк немецкий стоит. Не горелый. Застрял, видно, в болоте, его и бросили фрицы. Бензину в нем — полные баки. Крантик есть у большого бака. Вот и наливайте в ведро. Тропочка, значит, промята к самому крантику. Не заблудитесь и ночью.

В нашем новом жилье нет печки. Это, пожалуй, самое неприятное. Отапливаться придется очажком в нише, дым от которого выходит через лаз в траншею.

Вдовин говорит, что если стоять придется долго, он обязательно сходит к старшине за своей печкой, а для трубы пробьет отверстие в потолке.

Возвращаются наши «генералы в обмотках», что-то пишут на бумажке и прощаются.

— Ну, братцы-славяне, — говорит старший наших хозяев, — легкого вам пути до Берлина. Прощевайте. А ты, сынок, — это он говорит мне, — коли будешь дорогу глядеть, как на Берлин идти, делай это ночью. Днем не высовываться. Вмиг дырку, паразит, просверлит вот здесь. — Палец сержанта упирается в мою переносицу. — Ну, будь…

Да, здесь обстановка иная. Прав был Тимофей: мы еще вспомним житье-бытье во втором эшелоне. Половина из нас сразу же уходит в траншею, дежурить в ячейках. Остальные будут углублять траншею. Днем этого делать нельзя.

— Парни они, слов нет, запасливые, — недовольно говорит Иван Николаевич. — И дрова, и картошка, и бензин, а вот работать лопатой не любят. По траншее лишь ползком передвигались. Разве можно так?

Мы не знаем. Наверное, можно. Ведь находились же здесь и до нас и до них люди. Во всяком случае, долбить до полуночи мерзлую землю ломом и киркой — не сахар. В этом мы убеждаемся сразу же. Даже Тятькин — и тот скис. Но что делать — приказ!

Старший сержант Журавлев не назначает меня на дежурство в первую смену. Мы вместе с ним, Ипатовым и Чапигой займемся фортификационными работами. По-русски это звучит проще: будем копать землю.

Для этого берем в руки винтовки, достаем из чехлов лопатки и выползаем из норы. Траншея мелкая, местами занесена снегом, добротно утрамбованным локтями, коленями и животами наших предшественников.

Ползем к валуну, за которым находится ячейка командира отделения. Валенки Ивана Николаевича, подшитые толстым слоем войлока, маячат перед моими глазами. Решился-таки и наш командир сменить сапоги на валенки. За валуном старший сержант приседает и дает мне возможность втиснуться в ячейку.

— Ну и лодырь ты, сержант! — Я догадываюсь, что это — в адрес прежнего командира боевого охранения. — Не окоп, а сурочья нора. Придется и углублять и расширять его. Сделаем так: вы с Ипатовым и Чапигой углубляйте траншею, я — свой окоп, а Тятькин, Вдовин и Галямов пусть ведут наблюдение за противником. Через час меняемся. Все, начали!

Начали так начали. Беру лом, становлюсь на колени и ударяю им в мерзлую землю. Лом входит в нее сантиметра на два. Не густо!

Вскоре небо над нашими спинами начинает светиться дрожащими желто-голубыми огнями. Это осветительные ракеты. Враг бросает их по всему видимому нам из траншеи фронту. Раньше такого не было… Значит, противник все же почуял неладное, как-то заметил смену частей, выход нашего полка в первый эшелон, может, и эту нашу долбежку он слышит?

Вслед за ракетами дают о себе знать и пулеметчики. Нам разрешается отвечать на их огонь, так как позиция, которую занимает отделение, противнику хорошо известна. Знают немцы и то, что на ней расположено боевое охранение.

Но Журавлев приказывает не «огрызаться». Не до немцев сейчас, надо углублять траншею.

Иван Николаевич на время прекращает работу, подзывает меня. Мы прячемся за валуном, и, когда очередная ракета вспыхиваем дрожащим каким-то чахоточным светом, он говорит:

— Темный прямоугольник у кустов видишь?

— Угу!

— Не «угу», а вижу. Так надо отвечать! Это дзот. Двухамбразурный. Вторая амбразура направлена в сторону нашего левого фланга. Во время атаки этот дзот нам может здорово навредить.