Николай Осинин - Через все преграды

Через час, снимая шкуру с прирезанного теленка, Зирнис говорил сокрушенно молчавшей жене:

— Ты не жалей. Теперь жалеть нельзя, все одно отберут. Пусть идет пропадом! Гитлеру меньше достанется.

Хозяйка вздохнула:

— Ой. Ян, Ян! Всего месяц, как немцы пришли, а ты уже такой. Что с тобой будет через год или через два?

— Молчи! Типун тебе на язык. Неужели им два года у нас быть?

Теперь, по дороге, наблюдая за ним, Илья стал осторожно выпытывать.

— А как же вы, дядя Иван, в город не боитесь ехать? Все боятся, а вы не боитесь?

— Наши не боятся! А не надо — и не едут!

— А вам очень надо? — Мальчик притаил дыхание.

Латыш хитровато посмотрел на него, погладил тыльной стороной пальцев левый ус, как будто раздумывая, что ответить. Но, пока он раздумывал, прошло столько времени, что можно было совсем не отвечать, и он промолчал.

«Да, у такого узнаешь!» — с досадой подумал Илья.

Сейчас его мирило с латышом сознание, что Зирнис так же яростно, как и он, ненавидит гитлеровцев.

Возле моста, переброшенного через сухой овраг, они догнали пожилого крестьянина в помятой соломенной шляпе, устало шагавшего по обочине дороги.

— Гунар! Добрый день! — живо воскликнул Зирнис, узнав в нем своего старого приятеля из соседней волости.

Крестьянин удивленно оглянулся, хлопнул руками по бедрам.

— Ян… О, чтоб тебя мыши съели! — На темном, цвета хлебной корки, бритом лице его появилась скупая улыбка.

Зирнис остановил лошадь, друзья пожали друг другу руки.

— В город? — спросил Гунар, с любопытством поглядывая то на Илью, то на Зирниса, подвинувшегося на телеге, чтобы освободить место. — Что это тебе взбрело на ум кататься в такое время?

— Дело есть. Ну, садись, нам, кажется, по пути.

Гунар, неопределенно крякнув, взобрался на телегу.

— Мне только до Штяуне. Повидаться там кое с кем надо.

— Что ж ты пешком? — Зирнис тронул вожжи. Телега мелко затряслась на скрипучем гравии, потом мягко поплыла по гулкому дощатому настилу моста.

Гунар приподнял соломенную шляпу, устало вытер ладонью пот со лба.

— Нет у меня больше кобылы. Забрали вчера. И корову забрали, только телок да жеребенок остались. Одним словом, крышка моему хозяйству. Эх-х! — выдохнул он и потянулся в карман за кисетом.

Скрутив цигарки, мужчины продолжали разговор.

— Да, жизнь, — задумчиво промолвил Зирнис, откашлявшись и сплевывая. — Я вот тоже, может, последний раз на своем Воронке еду: на какой-то особенный учет его в волости взяли.

— Ну-ну, как и у меня. Заберут, значит, скоро. Режет нас фрицик проклятый под самый корень, чтоб не поднялись больше.

— Ладно. Лишь бы скорей Гитлеру кишки выпустили, а там уж как-нибудь.

— Легко сказать, Ян, — как-нибудь. А что ты будешь делать, если ни коня, ни коровы на дворе? Опять в батраки?

Зирнис взъерошил пальцами длинные жесткие усы, отчего они ощетинились у него, как у кота.

— Зачем — в батраки. В батраки не пойдем.

— Или, думаешь, поможет кто? Так я тебе скажу про эту помощь. Помнишь, как после той войны тоже помощь давали? Мой батька взял три сотни в английском банке, — думал хозяйство поправить. А потом десять лет этот самый банк, будь он проклят, жилы из нас тянул, чуть совсем не разорил. По договору мы должны были на все три сотни шпигу поставить для консервного завода по средней базарной цене. А через год свинина наполовину в цене упала, потому что скупщики от завода перестали свиней на базаре скупать — им теперь по договорам везли! И начали всякие проценты расти, чуть нас самих эти свиньи не съели.

— Теперь нас не проведешь. Поумнели. Наши вернутся, — совсем другая жизнь пойдет, чем до войны.

Гунар искоса поглядел на приятеля, и его широкий лоб прорезали две резкие горизонтальные складки. Несколько минут ехали молча.

— Думал я, думал и вижу: один нам выход после войны — делать, как у русских. Потому, в колхозах машины работают, и опять же, помощь от государства. Слыхал, что рассказывали наши делегаты, которые на Украину ездили?

— Кто знает? — не сразу ответил Гунар. — Оно, конечно, раз у нас теперь ничего нет…

Телегу резко тряхнуло на выбоине, и латыш смолк. Через минуту он, хмурясь, заметил:

— Рано мы разговор про то завели. Еще неизвестно, чем война кончится. Слыхал, фрицик к Москве подходит.

— Кто это говорит? Гитлер брехнул. Нашел кому верить! Насчет войны мы должны свое понятие иметь. — Зирнис, многозначительно сузив глаза, сбоку посмотрел на приятеля и продолжал тише: — Мне один человек говорил: — по радио Москву слушал.