Иван Исаков - Неистребимый майор

Потому ли, что он вспомнил дальневосточную тоску, потому ли, что успел глубоко оценить военные и особенно штабные качества майора, а может, и потому, что боковым зрением чувствовал на себе нестерпимый взгляд младшего военврача, но командир базы вдруг произнес спокойно и твердо, не дав следователю договорить, что… «мы располагаем материалом…».

— Никуда он не поедет. Вас не устраивает такое решение? Тогда обратитесь к командующему армией. Это недалеко, вас проводят… Можете идти. Я занят.

Ответ был настолько неожиданным, вернее непривычным, что следователь не произнес ни одного слова. Он осторожно взял свою сумку и фуражку и двинулся к выходу из тоннеля. Для присутствующих осталось неясным — собирается он опротестовать решение, поедет ли к командующему, или к члену Военного Совета, или…

Через пять минут дежурный флаг-офицер доложил, что гость прошел по ходам сообщения на стоянку машин, огрызнулся на предложение дать проводника и скрылся в том направлении, откуда прибыл.

Что касается командира базы, то он, как всегда, когда требовала того душа, взял свой автомат и, тихо выйдя из тоннеля, пополз по кустам на один из передовых НП своих снайперов, где, заняв у них винтовку с оптическим прицелом, можно было обрести нормальное настроение. Он знал, что это считалось не контр-адмиральским делом. Но в ожидании предстоящих десантов отводил душу таким способом, несмотря на ворчание старшего адмирала и на разодранные флотские штаны.

«Теперь надо ждать, что вызовут не только майора, но и меня… Ну и черт с ним! — думал он, пригнувшись от пропевшей немецкой пули. — Одна, — значит, снайпер! Ну-ну — кто кого?»

Но работа есть работа, особенно для командира базы на ответственном направлении. Вот почему, благополучно вернувшись со свежей зарубкой на прикладе, вечером, докладывая командующему, он просто забыл упомянуть о случае со следователем, хотя первоначально предполагал это сделать.

Майор работал, как всегда, на пределе своих сил и, как всегда, стоически скрывал, насколько это ему тяжело дается. О допросе он забыл, тем более что никаких напоминаний не делалось. Майор был наивно убежден, что достаточно иметь чистую совесть и честно выполнять свой долг, и всякая ложь, провокации или злостные наветы сами собой отпадут, вроде подсохшей коросты.

А между тем весь штаб базы, а затем — армейский, обе комендантские команды и обслуживающий персонал уже знали о разговоре, состоявшемся в тоннеле. О командире базы говорили с особенным уважением, а майор, над которым нависла опасность, стал для всех как-то еще ближе и дороже.

Постепенно инцидент начал забываться, а через месяц стало известно, что у командарма состоится церемония вручения орденов морякам и армейцам, на которую приедет заместитель командующего фронтом. Одновременно контр-адмирал узнал, что его представление офицера для связи с ВВС к ордену Красного Знамени, поддержанное начальником штаба армии, утверждено.

На усадьбе винсовхоза, в числе выстроившихся для получения орденов, оказался так хорошо знакомый следователь. И командир базы, возвращаясь после церемонии в свой тоннель, думал:

«Черт с ним! Возможно, что он и заслужил эту свою Звезду. Ведь я не знаю всего объема его работы, а у него громадный участок фронта и примыкающего тыла. Но в случае с майором он бесспорно кривил душой, так как отлично понимал, что юрист собирался отличиться, не имея никаких серьезных оснований для следствия. Достаточно вспомнить тот апломб, с которым он явился на КП. А ведь потом он не рискнул пойти с жалобой к командарму и замял дело.

— Нет! Этого я ему простить не могу!

— Так!.. А себе?

— Сколько раз, еще в предвоенные годы, сковывала тебя эта мрачная апатия, когда бывали почти аналогичные случаи с подчиненными? А что, если бы раньше стукнуть по столу и твердо сказать: „Не согласен. Протестую“? Еще бы раз забрали? Возможно. Но ведь в некоторых случаях, когда инициатором надуманного „дела“ являлся маленький карьерист, он отступил бы! Обязательно! Именно чтобы не испортить себе послужной список..

Конечно, победа над мелкотой, вроде этого следователя, вовсе не решение всей проблемы. Но если бы все, на каждом участке работы оказывали такое противодействие? Возможно, что тогда скорее выявилась бы правда и оказалось невозможным продолжение этого кошмара. Во всяком случае, теперь кончилось проклятое наваждение, которое сковывало волю и разум только при одном появлении следователя. Да и сам он вряд ли еще раз сунется только из-за личных побуждений».