Председатель военно-полевого суда, худощавый, небольшого росточка человечек, разодетый, как гусарский корнет из оперетты, взобрался на табуретку, чтобы его было видно всем заключенным, вздел очки, боднул воздух прилизанной, как у телки, головой, писклявым голосом прочитал приговор.
Переводчик еле успевал называть фамилии обреченных:
— Бадаева Павла Владимировича — к смертной казни;
— Волкова Семена — к смертной казни;
— Гордиенко Якова — к смертной казни;
— Мелана Петра — к смертной казни;
— Шестакову Тамару — к смертной казни;
— А мы другого и не ждали! — на весь двор крикнула Тамара. Стоявший сзади охранник ткнул ее в спину дулом автомата. Яша Гордиенко и Шурик Хорошенко одновременно обернулись и, шагнув к автоматчику, загородили собой Тамару.
А от ворот, с табуретки, продолжал верещать судья:
— Музыченко Николая…
— Музыченко Ивана…
— Шилина Григория…
— Шевченко Павла…
— Межигурскую Тамару…
— Шлятова Михаила…
И после каждой фамилии — смертная казнь… смертная казнь… смертная казнь…
Судья опустил руку с приговором, продолжая что-то говорить по-румынски.
— Все осужденные, — сказал переводчик, — имеют право подать ходатайство о помиловании на имя его величества короля Румынии Михая.
Судья слез с табуретки и вместе с переводчиком подошел к Бадаеву:
— Предлагаю заявить о вашем согласии подать прошение о помиловании.
Бадаев с презрением посмотрел на судью и сказал, отчеканивая каждое слово:
— Мы — на своей земле! И у врагов пощады не просим!
Это были последние слова, сказанные Бадаевым палачам.
— Пощады не прошу! — вслед за ним ответил Яша Гордиенко.
— Пощады не прошу! — вскинула голову Тамара Шестакова.
— Не прошу!
— Не прошу!
— Не прошу пощады! — покатилось от осужденного к осужденному.
— По закону вам дается двадцать четыре часа на обдумывание ответа, — сказал судья, свернул в трубку приговор и пошел к воротам.
— Яшко, — легонько толкнул плечом Гордиенко Бадаев. — Ты подашь прошение о помиловании.
— Я сказал, не прошу помилования! — ответил Яша.
— Ты подашь прошение о помиловании, Яшко, — настойчиво повторил Бадаев. — Ты среди нас один несовершеннолетний, может быть, тебе поэтому повезет. Надо, чтобы кто-то из нас остался в живых. Когда придут наши, ты должен будешь рассказать и о павших, и о предавших. Это мое последнее тебе задание. Понял?
— Но я не могу, дядя Володя…
Судьи ушли. Конвоиры загоняли в камеры узников. Автоматчики уже подталкивали прикладами к дверям тюрьмы осужденных на смерть. Спорить было некогда. Бадаев повернулся всем корпусом к Гордиенко:
— Я — командир. Я именем Родины приказываю тебе, Яков Гордиенко!
Только Ионеску и Курерару знали о том, что одновременно с прошением Якова Гордиенко о помиловании в Бухарест пошло конфиденциальное письмо начальнику центральной секретной службы Эуджену Кристеску.
«Прошу принять меры, — писал Ионеску, — чтобы король Михай и королева Елена не отказали немедленно в помиловании Якову Гордиенко. Надо, чтобы отказ пришел только по истечении законного срока. Гордиенко — единственный, на кого следствие еще рассчитывает повлиять. Расстрел Бадаева и его сообщников может способствовать этому».
В последнюю ночь июня Молодцова-Бадаева и Тамару Межигурскую воровски, тайком от заключенных вывели палачи из тюрьмы и расстреляли в степи. Яшу бросили в одиночную камеру на четвертом этаже центральной тюрьмы.
Снова разрешили свидания — два раза в неделю. Но Нина нашла способ чаще видеться с братом.
Через дорогу от тюрьмы стояло разбитое во время бомбежки и заброшенное многоэтажное здание. Взрывом обрушило почти все внутренние перегородки и часть междуэтажных перекрытий. Осталась только коробка дома да на самом верху угловая комната, выходящая разрушенной стеной на тюрьму. Нина забиралась в эту комнату по остаткам лестничной клетки и провисшей арматуре и, пользуясь семафорной азбукой, как это делают матросы в открытом море, передавала Яше приветы родных и городские новости. Каким чудом взбирался Яша к своему крошечному зарешеченному окну под самым потолком — Нина не знала, но иногда она видела в темном проеме тюремного окна смутные очертания его лица и кисти руки, сигналящей: спасибо, все хорошо.
В четверг 30 июля на свидании Яша попросил, чтобы Нина не задерживалась.
— Иди домой, Нина, сразу же, — устало сказал Яша. — Передай, что мне хорошо, что я очень спокоен… И еще, сестренка, береги себя, я верю в твое счастье… Иди, Нина, мне хорошо, я сегодня хочу спокойно поспать.
Читать дальше