Григорий Карев: Твой сын, Одесса

— Вы неправы, батя…

Это сказал Алексей. Голос тихий и робкий. Такого Яша никогда не слыхал у старшего брата.

Отец не шевельнулся, словно не слышал.

— Вы неправы, батя, — громче и тверже повторил Алексей.

— Что? — спросил отец. — Что? Перечить отцу вздумал? Или надеешься на то, что я слаб и не в силах отходить тебя тренчиком!

— Не горячитесь, батя, — спокойнее и ровнее сказал Алексей. — Сами же сказывали, что и тогда, в восемнадцатом, не все уходили из Одессы.

— Как не все? — приподнял голову над подушкой старый матрос. — Как не все уходили?

— Ну, были такие, что оставались… По заданию партии. Ведь были?

— Ты мне про партию да про Родину толковать брось, — сурово понизил голос отец. — Для такого разговору право заслужить надо. А перед памятью тех, кого партия здесь оставляла, даже мы, моряки, потом головы преклоняли. Ты знаешь, что за люди то были?

— Знаю, батя. Вы сами нам рассказывали о них… Были они, теперь наш черед пришел.

— Уж не вас ли с Яковом тут оставить решили? Куда уж там — подпольщики! — в голосе отца дрогнула злая насмешка и вдруг оборвалась гневом: — Сами надумали! Игру затеяли! Ох, какими же дурнями вы у меня выросли!.. У тех же оружие было, ор-га-ни-зация! А у вас что? Как цыплят, передушат вас… Человек один… Человек один ничего не может!

Отец разволновался, зашелся долгим и трудным кашлем. Яша улучил момент, прошептал Алексею на ухо:

— Зачем разговор затеял? Волновать его нельзя, сказать правду — тоже.

Алексей тихонько отстранил Яшу ладонью, подождал, пока отец придет в себя.

— Вы же говорили, батя, что мы — Гордиенки: гордые, значит, сидеть сложа руки не имеем права. Так я вас понял? А организация будет.

— Будет, — устало передразнил отец. — Вы думаете, это так просто? Будет! Объявление на углу Дерибасовской вывесите о наборе в организацию, что ли?.. Сами погибнете и других погубите.

— Да не можем же мы, батя, рассказывать вам… не имеем права… — чуть не плача с досады, выговорил Алексей.

— Не можем, батя. Клятву дали, — подошел к самой постели Яша.

— Чего-о?.. Чего не можете? — испуганно и удивленно спросил Яков Кондратьевич. — Какую клятву?..

Он вдруг ослаб, притих, прикрыл глаза бледными веками и долго-долго лежал молча, о чем-то думая, вспоминая, взвешивая. Нервная дрожь пробежала по лицу. Плотно сжатые губы вздрагивали, и от этого большие усы шевелились. Наконец, Яков Кондратьевич глубоко вздохнул, нащупал Яшину руку, сжал:

— Трудно вам будет, хлопчики… Ой, трудно. Труднее, чем нам в восемнадцатом…

— Знаем, батя.

— Знаете?.. Ничего вы не знаете, потому что в жизни все сложнее, чем вы думаете. Вообще дела в жизни не всегда идут гладко, а в подполье…

Отец умолк и долго испытующим взглядом смотрел на сыновей.

— Значит, не сами выдумали?

— Нет, батя, — тихо ответил Алексей.

— А хотя бы и сами? — загорячился Яша. — Я все равно потрох из них выпускал бы!

— Горяч ты, сынок, — холодная рука отца снова легла на Яшину ладонь. — Горяч. Подполье это… Алексей сумеет. А тебе трудно будет. Ты горяч, как лошонок, и прям, как мачта. Но мачта тоже под ветром, если б не гнулась, сломалась бы. Понял? На то она и гнется, чтобы не сломаться.

— Надо будет, согнусь, — ответил Яша. И тут же добавил: — Согнусь, чтобы снова выпрямиться.

— Это — новое у тебя, — удивился отец. — Кто-то, видать, уже школил.

— Есть такой… — потупился Яша. Перед глазами у него встал Бадаев. Странно, они с отцом даже незнакомы, а и тот и другой подметили в нем неумение притворяться, тот и другой сказали о мачте, пружинящей под ударами ветра. Значит, правда. Ну, ничего! Если надо — в нитку вытянусь… Другие умели, и я должен суметь…

Отец пошарил рукой под матрацем, достал маленький затейливый ключик, протянул Алексею:

— На, отомкни мой сундучок. Есть там связка бумаг всяких. Подай.

Морской сундук, кованый, раскрашенный, с узким дном и широкой резной крышкой, выклеенный внутри цветными картинками, доставшийся матросу Гордиенко от старого боцмана, был для ребят вместилищем тайн. Казалось, что отец все свои удивительные рассказы о море доставал из этого сундука. Там лежала старая отцовская тельняшка, широкий ремень с бронзовой бляхой, намотанная на катушку лента с бескозырки, гюйс — синий воротничок с тремя белыми полосками и множество других интересных и волнующих вещиц, о которых отец мог рассказывать часами. Ключ от хитрого, открывающегося со звоном замка никогда еще не приходилось держать в руках ни Алексею, ни Яше. Даже мать могла прикоснуться к морскому сундуку только для того, чтобы осторожно смахнуть с него тряпочкой пыль.