Роман Кожухаров - Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

В этот момент винтовка Аникина выстрелила. Пуля вошла прямо туда, в блеск непроглядной тени. Эсэсовец неестественно дернул шеей и завалился набок, крутанувшись на месте.

Не медля ни секунды, Андрей выбежал на середину улицы, подавая сигнал Караваеву и Крапивницкому. Каравай, тут же вскочив на ноги, с «дегтяревым» в руках побежал навстречу. Крапива – следом.

Они сняли трофейный пулемет с установки.

– Боеприпасы… – отрывисто сказал Аникин.

Крапивницкий, соображая на лету, осмотрел, одну за другой, две брезентовые сумки. Они были прикреплены к бокам. Из одной Крапива извлек снаряженные пулеметные ленты, а из другой – несколько объемных пакетов.

– Что это? – с любопытством спросил Каравай.

– Черт его знает, – ответил Крапивницкий.

Повертев пакеты перед носом, он запасливо сунул неведомую находку в вещмешок.

В коляске, в сумке, бойцы обнаружили консервы, хлеб и стеклянную бутыль. Судя по белесой прозрачности содержимого, в ней плескался самогон.

– Это лишнее… – кивнув на бутыль, произнес Аникин. Уж очень она была громоздкая.

– Ну, товарищ командир… – уговаривающе протянул Крапива, прихватывая бутыль из рук Караваева.

– Ладно, если тебе таскать ее не лень, таскай… – выговорил Аникин и тут же, оглядевшись вокруг, указал рукой вперед, вдоль улицы. Самое странное и пугающее, что городок по-прежнему казался вымершим. Ни одна занавеска не шелохнется, никто не выглянет в окно или в дверь. Вполне возможно, что люди после начала массированной стрельбы попрятались по подвалам. Эти одно-, двухэтажные дома наверняка оборудованы хорошими погребами.

– Все, двигаем… – приказным тоном сказал Аникин. – Каравай, Шулепин – на правую сторону. Мы – по этой… Держим дистанцию. Смотрим в оба… Вперед…

Аникин шаг за шагом продвигался вперед, внимательно вглядываясь в появлявшиеся из-за поворота дома. Не мелькнет ли где-нибудь силуэт в пятнистой форме? Этим гадам из СС явно надо было поменять свой гардероб, переодеть куртки с пятнистых на белые. Ребятки явно не предусмотрели, что за ночь так наметет.

Деревья, крыши – все было занесено снегом. Хотя своего «стального коня» они успели перекрасить в белый цвет. Андрей обратил внимание, что рама, крылья и бензобак тяжелого немецкого мотоцикла были закрашены мелом.

Приведет ли их эта дорога к аэродрому? На покрытой снегом дороге отпечатался след протекторов колес фашистского мотоцикла. Наверняка, эсэсовцы выехали именно с аэродрома. Тогда штрафники под командой Аникина идут верным путем.

Перебежками они продвинулись до самого поворота.

Каравай с пулеметом наперевес пробежал несколько шагов и вдруг, припав спиной к стене, прямо с ходу выпустил вперед очередь. Аникин, пригнувшись, преодолел поворот. Здесь улочка выходила на ровную прямую, просматриваясь метров на сто вперед.

Точку, по которой бил из своего «дегтяря» Караваев, Андрей засек сразу. Немецкий пулеметчик расположился возле угла одноэтажного дома, прямо на сугробе, который, возможно, скрывал более серьезную основу, вроде песка или щебня.

Чуть поодаль, метрах в тридцати, по улочке из остановившегося бронетранспортера под лающие командирские крики бегом выгружались фашисты. Все они были в длинных маскировочных куртках. Кроме пятнистых, таких как у убитых эсэсовцев, на некоторых уже были надеты белые, по сезону. Успели, гады, переодеться…

Караваев, дав две короткие очереди с колен, упал на живот в снег и, не мешкая, продолжил вести огонь. Первая его очередь полоснула по укрытию пулеметчика, сметя слой снега и вскрыв желтую рассыпчатую массу. Так и есть – под снегом был песок.

Метко выпущенная Караваем очередь заставила немецкого пулеметчика на время умолкнуть. Каравай тут же принялся за бронетранспортер. Один, потом второй немец с криками покатились по снегу. Тут же, в ответ, с бронетранспортера заработал крупнокалиберный ствол. Пули сорвали штукатурку со стены дома прямо над головой Караваева.

Андрей хорошо видел каску немца, который вел огонь с кузова бронетранспортера. Она торчала поверх защитного бронированного борта. Вскинув карабин, Андрей несколько секунд старался умерить дыхание, стремясь максимально совместить ритм вздымающейся и опадающей груди с ритмом покачивания мушки на кончике ствола.

Наконец, он выстрелил. В прицельной мушке каску на долю секунды сменило мелькнувшее лицо фашиста. Потом каски уже не было видно, и пулемет замолчал.