Роман Кожухаров - Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

За ближайшим к перекрестку деревом и укрылась коляска мотоцикла, с которой фашист по диагонали вел по ним огонь.

Второй фашист успел преодолеть ширину улочки в несколько шагов. Он укрывался за противоположным углом того же длинного, из темно-серого котельца выложенного здания, с другой стороны которого прятались люди Аникина.

Времени на принятие решения не было. С одной стороны, штрафникам оказалось на руку, что на позициях возле насыпи разгорелся бой.

Канонада и шум стрельбы накатили лавиной с окрестного поля и погребли под собой тишину городка. Перестрелка, завязавшаяся здесь, на улице, тонула в этом неумолкающем грохоте.

Но все равно, вряд ли эхо этой стычки не докатилось до подразделений фашистов, которые развернулись в районе аэродрома. Если к этим двум эсэсовцам прибудет подкрепление, положение аникинской группы могло резко ухудшиться.

К тому же необходимо было как можно быстрее достичь района секретного аэродрома и уйти подальше от церкви, увести фашистов от Лещенко, засевшего на колокольне.

– Так… Слушаем меня… – выдохнул Аникин. – Караваев, Крапива, держитесь здесь. Не давайте эсэсовцам дыхнуть. Чтобы все их внимание было к вам приковано. Ясно?

Крапивницкий молча кивнул, подтверждая, что задача ясна.

– Остальные – за мной. Обойдем здание… – на ходу пояснял Андрей. – Попробуем ударить фашистам с фланга. В бочину… Шулепин, потом Болтян… За мной…

Гуськом по глубокому снегу они вбежали во двор, перескочив через «живую изгородь» – густые голые ветки кустарника, подстриженного квадратом. Собак, слава богу, не было. Аникин все время прислушивался к «музыке» боя, звучавшей по ту сторону дома, на улице. «Виолончель» и «контрабас» – звуки выстрелов вражеских автомата и пулемета слышались все время. Значит, все идет по плану и оставшиеся на углу перекрестка Караваев с Крапивницким своими очередями удерживают врагов «за горло».

Они уже подобрались к противоположному краю дома, когда Андрей вдруг резко остановился, подняв вверх правую руку с указательным пальцем. Болтян с Шулепиным быстро сообразили, что этот жест означает, и замерли на своих местах. Автомат… Все дело было в нем.

Фашист со «шмайсером» строчил тут рядом, и его становилось слышно все лучше. А потом вдруг он замолк. Что, очередная очередь Караваева и Крапивы угодила в «яблочко»? Или?…

Вот, так и есть… Андрей вдруг услышал скрип снега. Осторожные, крадущиеся шаги. Совсем рядом, казалось, возле самого уха. Андрей вспотел от напряжения. Он прижался спиной к стене дома и повернулся к своим бойцам, приложив указательный палец к губам. Потом его палец плавно лег на спусковой курок. Ближе, ближе… Вот уже совсем близко… Вот уже сейчас…

Все произошло в один миг. Пятнистая зимняя куртка показалась из-за угла, и фаланга пальца отжала курок до отказа. Попавшая пуля своей ударной силой толкнула эсэсовца назад. Он словно оступился, наткнувшись на невидимую преграду. Выставил левую руку, чтобы смягчить удар при падении. Дырка в куртке эсэсовца стала обрастать еще одним пятном, блестящим и черным. Фашист испустил дух. Но Андрею уже было не до него.

– Шулепин, возьми автомат… Болтян, глянь, что у него в ранце… – почему-то шепотом отрывисто сказал Аникин, гася волнение. Все его внимание было устремлено к углу дома. Поворот, стена, обсыпанный снегом кустарник. Хорошо проглядывался кусок улицы. Оттуда доносился стучащий цокот стреляющего пулемета. Это второй фашист вел пулеметную дуэль с Караваевым.

Андрей быстро пробирался вдоль стены, сжимая винтовку в руках. Обзор улицы становился все шире. Вот и он. Используя мотоцикл с коляской и ствол дерева как прикрытие, немец методично выпускал одну очередь за другой.

Крапивницкий и Караваев били метко. Отчетливо было видно, как пули входят в тополиный ствол. Толстые желтые щепы откалывались от древесины, разлетаясь в стороны.

Несколько пуль со звоном и скрежетом раскромсали выкрашенные в белый цвет металлические части мотоцикла. Но немец будто не замечал всего этого. Вернее, не обращал внимания. На нем была такая же пятнистая, защитная крутка, как у Павло и убитого только что эсэсовца.

Каска была надвинута на глаза, дырчатый, дрожащий при каждом выстреле ствол «МГ» – как продолжение всей его фигуры, прильнувшей к прикладу и старательно целившейся.

Фашист весь был охвачен процессом. Но вдруг он точно опомнился. Лишь чуть-чуть приподнял голову, оторвавшись от пулемета, с которым, казалось, сросся. И повернул голову. Может быть, он что-то почуял? Его глаза блеснули в непроглядной тени надвинутой каски. Они посмотрели прямо на Андрея.