Яков Давидзон - Орлята партизанских лесов

Отец нежданно-негаданно появился сам, когда в селе ещё не создали полицейской управы. Спустя сутки он ушёл. «Если будут интересоваться, допрашивать вас, держитесь одного: отец собирался пробиваться к линии фронта, с тех пор никаких сведений не имеем…» Мы — моя мать Евдокия Ивановна, я и сестра Нина — старались ночевать не дома, а у дальних родственников или у знакомых. Но однажды мы всё-таки остались дома — уж очень соскучились за уютом и теплом родной хаты. В ту же ночь к нам постучали. Помню, мне как раз снилось, что меня немец расстреливает из автомата. Мать открыла. Её с лампой в руках заставили пройти вперёд, во вторую комнату, — полицаи думали, что там прячется отец. Ввалилось их в дом человек восемь. Начали переворачивать всё вверх дном. Хватали, что под руку попадалось.

Мы с Ниной незаметно выскользнули из дома. Перебежали через дорогу — в колхозный сад. Оттуда — к конторе колхоза, где жил наш дядя Потап. Но услышали взрыв гранаты, и это остановило нас. Позже мы узнали, что полицаи бросили гранату в дом к Ступакам. Хорошо, что там было пусто… Маму нашу забрали. Весь день её босую, в мороз, гоняли полицаи по селу. Мы с Ниной сидели у соседа в хате и, плача, наблюдали сквозь стёкла за происходящим. Спустя два дня, так ничего от неё и не добившись, маму отпустили. Мы тоже вернулись домой.

Когда же партизаны разгромили карательный отряд предателя Шилова в Гуте Студеницкой, это было в феврале сорок второго года, в наш дом ворвалось человек десять полицаев. Приказали всем собираться. Я уже оделся, как вдруг сестра разрыдалась. Она обхватила маму руками и закричала: «Мама, мамочка, куда нас ведут?» Тогда мама и сказала главному полицаю: «Детей же зачем? Ведь они ни в чём не виноваты!» Тот остановился в нерешительности, потом угрюмо бросил: «Ладно, одна пойдёшь!» Было около десяти утра, когда, в последний раз поцеловав нас, мама ушла с полицаями. А вскоре мы узнали, что её расстреляли…

Нас с сестрой после этого забрали в тюрьму в город Щорс, где мы просидели несколько суток. Там были дети Ступака — Миша, Петя и Толик. После допроса нас отпустили, и мы пешком возвращались домой. Дорога неблизкая, километров двадцать. Толик был совсем маленький и его приходилось нести по очереди на руках.

В феврале сорок третьего года меня с сестрой и братьев Ступаков снова забрали и бросили в Корюковскую тюрьму. Там мы просидели, ожидая расстрела, две недели. Арестованных — это были в основном семьи партизан — становилось всё меньше.

Но нам повезло — соединение Фёдорова разгромило местный гарнизон и штурмом взяло тюрьму. Нам потом рассказали партизаны, что первым к тюрьме прорвался дядя Феодосий — отец Миши, Пети и Толи. Он как раз сбивал прикладом замок на тюремных воротах, когда автоматная очередь прошила его насквозь.

Я помню, как мы подходили к подводе, на которую положили дядю Феодосия. Он молча смотрел в небо. На второй день его хоронили в селе Тихоновичи, в колхозном саду, там же, где и наших матерей.

В лес мы уехали с партизанами. Мне подарили маленький дамский пистолет. Тогда и был сделан этот снимок.

Владимир Иванович Бебех повернулся к своему портрету, с которого и начался его рассказ. Немного помолчав, он продолжил:

— В лесу меня взял к себе какой-то командир, фамилию его я уже не помню. Мы вместе спали в одной повозке. Он предложил мне: «Теперь, Володя, ты при мне будешь как бы адъютант». В мои обязанности входило, чистить его парабеллум, смотреть за повозкой, поить лошадей.

Такая жизнь продолжалась дней пятнадцать. А потом командир подходит ко мне и говорит: «По распоряжению командования тебя решено оставить в отряде Попудренко. Пойдём к нему, представишься по всей форме», научил меня, как это нужно сделать.

В землянке было полным-полно командиров, одни входили, другие поспешно выбегали, вскакивали на коней и уезжали. Я подступил поближе к столу и во весь голос начал:

— Товарищ командир отряда! Юный партизан Бебех согласно распоряжения командования в ваше распоряжение прибыл!

Попудренко переспросил мою фамилию и сказал:

— Ну, здоров, сынок! Будешь с нами партизанить!

И приказал определить в роту Короткова. Здесь же был и сам Коротков. Я обрадовался — Коротков знал моего отца, не раз бывал у нас дома. Но неожиданно для меня ротный возмутился:

— Да что вы, товарищ командир, у меня же боевая рота, а не…