Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

— Не знаю. Только кажется мне, недаром говорят: каждому своё луной кажется. Мне даже…

— А я! — сразу догадалась Мухаббат, что хотел сказать муж. — Думаете, у меня по-другому? Отнесу утром ребёнка в ясли и до самого вечера места себе не нахожу, тысячи всяких мыслей в голову лезут. Только тогда душа на место станет, когда он снова на моих руках.

— И не говори, Мухаббатхон. Я и сам не знаю, как у меня хватает терпения и сил дождаться вечера. Едва за полдень перевалит, всё моё внимание и слух у калитки.

— А вы, конечно, только за сынишкой скучаете?.. — не без лукавства спросила Мухаббат.

— Ты же сама отлично знаешь, за кем я скучаю. Не будь вас, куда бы мне деться в моём положении…

Рустам глубоко вздохнул.

— Смотрите, не сглазьте меня, — будто в шутку, но дрогнувшим от волнения голосом произнесла Мухаббат. — А то и зазнаться могу, Рустам-ака.

— И говорю то, что думаю и чувствую. Только ты…

— Рустам-ака, — перебила мужа Мухаббат, — вы можете ни в чём не сомневаться! Пусть на душе у вас будет всегда спокойно. Ветром только мелкий хворост сдувает. А моя любовь подобна утёсу. Пусть ветер невзгод попробует даже поколебать его! Я понимаю, вам тяжело, истомились вы в одиночестве. Но ничего, вот скоро подрастёт Адхамджан и будет вам… (Мухаббат чуть не сказала: «Будет вам поводырём», по вовремя спохватилась, прикусила язык, на ходу поправилась)… будет вам помощником в ваших делах, опорой вашей и поддержкой в жизни. Тогда вы с ним сможете ходить везде. Глядишь, и к нам на работу зайдёте. Знаете, как вам тогда легко станет… В поле бы сходили вместе…

— Твоими бы устами да мёд пить, — печально усмехнувшись, произнёс Рустам. — А по правде говоря, это в в самом деле было бы замечательно! Хоть и не увидел бы я этого поля, не насладился бы его бескрайним простором, зато вволю надышался бы свежим ветром. Уже одно это сколько бы мне сил прибавило!.. Ах, как я скучал, как тосковал по этим родным просторам па фронте, как мне не хватало их! Где бы я ни был, перед глазами стояло хлопковое поле, то в нежных переливах цветения, то в белой пене раскрывшихся коробочек. Виделся мне и наш полевой стан, и ты перед ним. Как сладко я грезил, когда меня посещали эти видения, каких только планов, не строил! И цветы часто вспоминались… Знаешь, я даже сейчас будто вижу их: белые, красные, голубые…

— Рустам-ака, вы, наверное, знаете нашего Самадабуву? — обрадовалась Мухаббат, что муж заговорил о цветах, отвлёкся, — … Ну, того, что с верхней махалли. Он привил к белым розам красные, да ещё разных оттенков, и теперь не куст, а настоящий букет. Красиво!..

— Да, цветы — вещь хорошая… Так вот, на фронте…

Сердце Мухаббат сжалось. Такие воспоминания неизменно растравляли душу Рустаму и надолго выводили его из равновесия.

— … Стоит мне на фронте родные поля вспомнить, тебя вспоминаю, твой облик привидится — не могу не подумать о близких до боли просторах. И сейчас так. Это, наверное, потому, что я, как узник, замурован в четырёх стенах. Но ничего, вот скоро подрастёт наш Адхамджон!..

— А может быть, вы к тому времени и прозреете. Ведь сказал же. профессор Филатов…

Мухаббат снова испуганно спохватилась, но было уже поздно. То, чего нельзя было ни в коем случае сегодня говорить, уже слетело с её языка.

В прошлом году они обращались с Рустамом к знаменитому одесскому профессору, Филатов тщательно осмотрел Рустама, прописал ему предварительный курс лечения, посоветовал, какие и как нужно принимать лекарства. Прощаясь, подбодрил: «У вас повреждён зрительный нерв. Но вы, голубчик, ещё молоды, и потому есть надежда на его восстановление. Пройдёт два-три года, и вы, смею надеяться, сможете различать свет. После этого милости прошу снова в мою клинику!»

Но слова эти почему-то не очень обрадовали Рустама. Ему показалось, что Филатов неискренен, что он лишь утешает безнадёжно больного, не в силах ему помочь. Чего только не предпринимала Мухаббат, чтобы хоть как-то подбодрить окончательно павшего духом мужа.

И вот Рустам снова сетует на судьбу, снова повесил голову. Чтобы вывести его из этого опасного состояния, как-то развеять невесёлые думы любимого и близкого ей человека, Мухаббат решила сыграть на его мужском самолюбии.

— В конце концов, Рустам-ака, — деланно сердито начала Мухаббат, — вы же солдат! Значит, стойкий и выносливый человек. Да вы и доказали уже это на фронте. И потому надо набраться терпения и ждать. А потом надо верить тому, что сказал профессор. Гоните вы от себя всякие непотребные мысли, не принимайте близко к сердцу придуманные страхи. Вы же не на улаке каком-нибудь, если уж на то пошло, увечье получили. Вы же за свободу и счастье Отчизны и родного народа сражались с ненавистным врагом, вы же за всех нас, матерей, жён и невест, стариков и детей, проливали кровь и потеряли зрение. А ведь могло быть и хуже. Вы совсем могли не вернуться с фронта, как не вернулись боевые друзья ваши Карпаков, Туманов, Седых и многие-многие другие. Или не так? А слепота ваша не вечна. Ещё раз повторяю: надо только набраться терпения и ждать. Дождаться надо своего счастливого часа. Даст бог, прозреете, тогда уж вволю насладитесь всеми красками и радостями жизни!..