Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

Прямо из днища «оппеля» вырос огненно-дымный сполох…

И это последнее, что увидел Рустам. Он охнул, и свет померк в его глазах.

… Катя очнулась, застонала. Перед глазами мельтешили разноцветные огоньки. В голове гудело. Где я?.. О-о-о!

Она приподнялась в развороченном взрывом кузове, и её замутило: кругом кровавое месиво. На переднем сидении, привалившись к безжизненному телу Карпакова, истекал кровью Рустам. На заднем сидении — изувеченные трупы Туманова, Седых, оберста… О боже! Неужели я осталась одна на этом свете?!

Девушка в ужасе попыталась закрыть лицо ладонями, но левая рука не повиновалась. Ранена!

Катя застонала и вскрикнула от страха: в машине ещё кто-то застонал. Она судорожно завертела головой. Кто… Кто?!

Стонал Рустам. Напрягая последние силы, девушка вытащила сержанта из машины. И тут же — леденящая душу мысль: «Сейчас их схватят! Уйти невозможно!»

Девушка перевернула Рустама на спину, отёрла рукавом кровь с лица — и отпрянула. Один глаз у сержанта вытек, другой был весь в розовой пене.

— Рустам! — позвала Катя. — Руста-ам…

Сержант тяжело дышал. Дышал хрипло, с надрывом.

Дикий страх судорожно рвался из Катиного рта вместе с отчаянным воплем:

— Руста-а-а-м!.. А-а-а-а…

Ей казалось, что она совсем одна на планете. Только она и окровавленный умирающий Рустам. Вдруг она вспомнила о том, что сейчас придут фашисты. Придут и, радостно гогоча, схватят её и Рустама.

— Очнись!.. Милый, дорогой Рустам, очнись… Слышишь?

Рустам вдруг ответил:

— С-с…лышу-у… Эт-то… ты, К-катя?.. Я ничего не вижу… Почему я не вижу, Катя?

Это было так страшно, что Катя прикусила пальцы, чтобы не закричать. Казалось, Рустам говорил с того света.

Рустам стал ощупывать пальцами лицо, искалеченную ногу.

— Ничего не вижу, Катенька. Что случилось?

— Все погибли…

— Н-не может битв… Такой взрыв… Где оберст?

— Он тоже…

— А где портфель с бумагами?.. — Рустам разволновался. — Разыщи… Обязательно разыщи!..

Содрогаясь от ужаса, Катя подползла к развороченному брюху «оппеля», принялась искать портфель.

Она нашла его. Обожжённый взрывом, покоробленный, иссечённый осколками, он по-прежнему хранил в своих недрах великую тайну, за которую отдали свои жизни Серёжа Туманов, Валя Карпаков и Седых, имени которого почему-то так никто и не узнал. Просто — Седых.

Катя протянула портфель Рустаму. Сержант ощупывал себя пальцами, словно пианист, медленно пробегающий на клавиатуре трудный пассаж. Рустам не кричал, не плакал. Только трогал себя пальцами, и это было Страшно, невыносимо страшно.

Девушка положила ему на грудь портфель. Рустам потрогал и его, погладил, тихо произнёс:

— Надо уходить, Катенька… Только я не могу идти… Нога…

Катя подползла вплотную к Рустаму, перевалила его к себе на спину, напрягая все силы, поползла к лесу. Сержант, как мог, помогал ей. Потом он сказал:

— Оставь меня, Катенька. Бери бумаги из портфеля и ползи одна. У меня есть пистолет… Очень хороший пистолет.

Она сунула бумаги из портфеля за ворот кофточки, туго перепоясалась шарфом и вновь потащила Рустама. Он просил оставить его, но девушка только стискивала зубы… Вперёд… Вперёд!

Когда до леса оставалось совсем немного, Катя под своим носом вдруг увидела круглую грязную мину. Противотанковую!

Они ползли по минному полю.

Катя зажмурилась, сердце её сжалось в крохотный комочек. Хотелось съёжиться, раствориться, исчезнуть — так ей было страшно.

А Рустам ничего не подозревал. Он всё молил оставить его, не мучиться, во что бы то ни стало спасти документы. Катя осторожно продолжала ползти, волоча на себе истекающего кровью сержанта. Она расширившимися от ужаса глазами ощупывала каждый сантиметр земли, начинённый смертью.

На этот раз смерть миловала их. Катя втащила Рустама в овраг, там она поставила парня на ноги. Но он идти не мог — левая нога болталась как плеть, подламывалась. Углубившись подальше в лес, Катя нашла ямку, из стенки которой бил крохотный родничок. Она напоила раненого, обмыла с него кровь, перевязала, как могла.

Рустаму чуточку полегчало. Он ещё не понимал, какая беда обрушилась на него. Он просто не мог осознать её. А может быть, страшился признаться даже самому себе в том, что всё понял.

— Катенька, что у меня с глазами?

— Их опалило взрывом. Это ненадолго, Рустам.

— Почему ты плачешь, Катя?

— Мне больно… болит раненая рука.

— Потерпи, Катяджан. Не надо плакать. Мне очень горестно слышать.