Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

— Представь себе, столько. И меня удивляет, что ты об этом спрашиваешь, будто сама не знаешь и не видишь.

Газимбек устало потёр ладонями лицо. Борода отросла до неприличия. Он до того завозился с этими злосчастными полуавтоматами, что и в самом деле не стал обращать на себя никакого внимания. Да и разве это удивительно? О бритье ли будешь думать, когда четвёртый день не работает канатный цех? Рабочие попросту слоняются по двору без дела. А что с них возьмёшь, если сырья нет и неизвестно, когда оно будет.

— Действительно, за делами как-то и не вспомнить, Нюся, что побриться надо, — смущённо стал оправдываться перед женою, снова потирая колючие щёки, Газимбек.

— И исхудал — смотреть страшно. Одна кожа да кости. Уходил бы ты с этой работы, а? Что за удовольствие тянуть на одном своём горбу целое предприятие, да ещё такое? И на другом месте без куска хлеба не останешься.

Газимбек даже покраснел, будто жена сумела прочитать недавние его мысли. И оттого он резче и грубее, чем хотел бы, оборвал Нюсю:

— Что это ты мелешь? Да в своём ли ты уме?! Я никогда только для одного себя не работал и работать не буду. И потом, не я один «тяну на горбу», как ты говоришь, предприятие. Другие, взять хотя бы Зою Кузьминичну, не меньше моего переживают. И заматываются тоже. Ты бы видела, какой она сегодня из колхоза приехала. Чуть в сосульку не превратилась. И не жаловалась, представь. А то, что ты предлагаешь, на фронте дезертирством называлось. Да и сейчас по-другому не назовёшь.

— Ну, ладно, ладно, — успокоительно погладила по руке мужа Нюся. — Не для себя ты работаешь. Тогда для кого?

— Для всех! Для общества, если хочешь, для народа, для Родины, для общего блага! Понятно? Наконец, а может быть в первую очередь, для блага этих вот обездоленных злою судьбою, оставшихся без глаз людей!

— Всё это я понимаю. Только так ли работают для общества, до того ли во имя общего блага доводить себя надо, что дёрни за нос — свалишься?..

— Значит, до того. Это борьба, — вспомнил свои же мысли Газимбек, — а борьба не бывает лёгкой. Когда все идут в атаку, в безопасном месте отсиживаются только трусы и подлецы. Предатели! Ты за такого меня считаешь?

— Теперь я уже тебя спрошу, — задрожал голос у Нюси. — Ты что, с ума спятил? Да как ты можешь подумать такое! Просто мне по-женски жаль тебя. И потом мне кажется: всё равно ты предприятие это в передовые не вытянешь.

— С чего это ты взяла?

— А с того, что всяких недостатков и нехваток слишком уж много накопилось. На каждом шагу преграда. А главная из них, ты же сам знаешь, — нет сырья. Как говорят, разболтанная арба и паршивая лошадь… Вот так-то! И не вижу, ещё раз повторяю, что бы ты там мне ни говорил, никакого смысла толочь воду в ступе, попусту тратить силы.

— Что это ты сегодня так взъелась на меня, Нюся? Не волнуйся, никакой чёрт меня не возьмёт. Лучше бы ты по-другому заботу обо мне проявила.

— Это как же ещё «по-другому»?

— Подбодрила бы, например, воодушевила. «Не сдавайся, дескать, крепись. Работа у тебя наладится…» Вот как надо бы мужу настроение поднимать! Тогда и сил прибавиться, и энергии, и вообще всё закипит вокруг, гореть в руках будет. А ты… Да что там говорить!

Нюся промолчала в ответ. От острой жалости к этому бесконечно дорогому и близкому ей человеку и стыда за собственную — теперь она хорошо понимала — бестактность болью зашлось сердце. Вспомнился один давний, но похожий случай.

Произошло это в самом начале войны. Газимбек уже получил повестку. Было поздно, но они с Нюсей решили побродить по городу, чтобы Газимбек мог попрощаться о родными местами. Кто знал тогда, может быть, и навсегда? Долго ходили вокруг Комсомольского озера. Несмотря на позднее время, уговорили сторожа, и он позволил им покататься на лодке. Влюблённые не спускала друг с друга глаз. Во взглядах этих была и беспредельная нежность, и тревога, и боль, словно им никогда больше не суждено было свидеться. Нюся сидела и лодке молчаливая, подавленная, кусан губы, чтобы сдержать душившие её слёзы.

Вот тут-то она и набралась смелости, чтобы высказать Газимбеку давно уже не дававшую ей покоя мысль.

— Газимбек, дорогой мой! А не лучше ли было бы тебе пойти работать на один из военных заводов? Бронь получишь, на фронт не придётся идти. И был бы ты всё время здесь, рядом со мной…

С замиранием сердца ждала она ответа.

— На завод пойдёшь ты, чтобы заменить меня. А моё место сегодня на фронте! У нас, мужчин, сегодня иной долг — изгнать ненавистного врага со священной нашей земли! — сердито ответил Газимбек.