Иван Курчавов - Цветы и железо

Они сели на диван. Огнев положил на колени руки — они у него огрубели, потрескались на ветру.

— Вы, Петрович, на народ не обижайтесь, — произнес после паузы Огнев. — Вас они оскорбили, мои ребята, но ведь иначе и быть не могло: предателем вас народ считает.

— Смерти я не боюсь. Страшно погибнуть собакой, товарищ Огнев. Люди не знают, что́ у меня на душе!..

— Партия знает. А если партия знает, будут и люди знать!

— Угрызения совести мучают, — сказал Калачников. — Делаю мало, делать надо больше.

— Будет, много работы, Петрович! — обрадованно произнес Огнев. Глаза у него блеснули. — Работа еще только начинается. — Он протянул Калачникову дневник Коха. — На первых порах надо будет перевести признания отошедшего в другой мир господина Адольфа Коха. Этот дневник наполнит сердца людей еще большей ненавистью к врагу. В случае чего, скажете, что в господском дворе дневник подобрали. И еще два задания есть. Ответственных, рискованных…

— Вот это и хорошо! — сказал Калачников.

— В военной комендатуре служит фельдшер. Говорят, очень жадный человек. Не попытаетесь ли купить у него некоторые медикаменты? Деньги мы дадим.

Петр Петрович задумчиво потер упругую щетину на сморщенных щеках.

— Попытаюсь, — сказал он.

— И третье поручение. В лагере военнопленных между Шелонском и Низовой есть хорошие ребята. Не удастся ли их перетащить к себе: мол, работники нужны для питомника? А мы потом их к себе переправим. А?

— Потребуется ходатайство самого Хельмана.

— А вы почаще напоминайте, что плодовый питомник его собственность. Военнопленных для него не пожалеют — они все равно умирают в лагере.

— Думаю, что согласится.

Огнев вдруг пожал плечами, потрогал себя за густую широкую бороду.

— А вот что с вами теперь делать, Петрович, не придумаю, — сказал он. — Освободить вас и объявить всем, что вы наш человек, не могу, а вдруг затесался провокатор? И отпустить просто так нельзя: скажут, Огнев предателя оправдал.

— Задал я вам задачу, товарищ Огнев.

— Ничего, решим!

Огнев чертил но столу карандашом, сосредоточенно хмурил брови. Петр Петрович внимательно присмотрелся к нему: постарел секретарь, вон сколько седых волос стало, и морщин раньше не было, а теперь бороздками протянулись по лбу и от глаз по щекам… Огнев одет в полушубок, перепоясанный ремнями, из-за пазухи торчит рукоятка пистолета.

— У нас нет времени на раздумье, — проговорил он и уже решительно добавил: — Вы убежите от нас!

— Как, убегу? — удивленно спросил Калачников.

— Спасетесь от партизан. Это поднимет ваш авторитет в глазах военного коменданта Шелонска. А для достоверности возьмите с собой хромого немца. Кстати, он первым поднял руки. Его напарник хотел стрелять — он его отбросил от пулемета. — Огнев взял руку Калачникова, крепко стиснул ее. — Спасибо за информацию, пригодилась. Знали, где и что находится в Лесном.

— Жаль, что без потерь не обошлось!..

— Без потерь бои бывают редко, Петрович! Есть и убитые, и раненые…

— Ужасно, когда хорошие люди погибают!

— Да, это правда… В такой войне мы потеряем очень много хороших людей. Ничего не поделаешь! — Огнев опять стал чертить по столу карандашом. — Мы вас посадим с хромым немцем в конюшню. Время есть: нам надо погрузить продовольственные запасы господина Коха, в лесу пригодятся. Посидите, пока не увидите условный знак. Охранять вас я поручу пареньку, который к вам связным ходит. Вот от него вы и убежите!..

— От друзей к врагу… — задумчиво проговорил Калачников.

— Что поделаешь? Так надо, Петрович.

Медленно текут минуты в заточении. Рыжеватый немецкий солдат сидит в углу на топчане, положив подбородок на ладонь. Петр Петрович нет-нет и взглянет на него. Глаза у солдата закрыты, будто его ничто не тревожит.

— Они нас капут расстрел или виселиц? — вдруг спрашивает немец вполголоса по-русски.

— Не знаю. В таких случаях со смертниками не советуются, — ответил по-немецки Калачников.

— Лучше пусть пристрелят: так легче и почетнее, — сказал, на этот раз по-немецки, солдат.

— Коха повесили, — произнес сочувственным тоном Петр Петрович, чтобы войти собеседнику в доверие.

Солдат хмуро выпалил:

— Вас они повесят. Меня расстреляют.

— Это почему же? — Петр Петрович удивленно посмотрел на немца.

— Вы по собственной воле пошли к нам на службу, за это они карают хуже… Ну а я — оккупант, захватчик…

— Да-а, — протянул Калачников.