Иван Курчавов - Цветы и железо

— Надо принимать в расчет три первых фактора. Настанет такой момент, господин Кох, что мы будем учитывать интересы только Германии, не оглядываясь по сторонам. До падения Москвы, господин Кох.

— Карл шлет мне восторженные письма. Я очень рад за мальчика.

— Да, Карл уже видит в бинокль Москву. Я понимаю настроение нашей армии и всех тех, кто находится там!

Адольф Кох извинился и вышел в другую комнату. Вернулся, бережно неся бутылку вина с истершейся, грязной этикеткой.

— Этому вину, Гельмут, сто пятьдесят два года. Я хотел угостить тебя в прошлый раз. Ты извини меня: пожалел. Не похоже на господина Коха? О, это такой случай, милый Гельмут, что допускается и скупость! Эта бутылка — из семейной коллекции, она двадцать четыре года находилась в Лесном, и большевики не нашли ее. Недели две назад я вспомнил, что отец хранил в подвале свои лучшие вина. Когда приезжали сановные гости, отец сам ходил в подвал. Однажды я подсмотрел. Хитрый и умный был старик! Он закопал ящики в правом углу, а на песок прикатил пустую бочку. Вспомнил я, пошел в подвал, и такое, Гельмут, счастье: ящик сгнил и развалился, а бутылочка тысяча семьсот восемьдесят девятого года рождения сохранилась. Вот мы и разопьем ее, мой дорогой и юный в сравнении со мной друг!

Мизель запротестовал:

— Это же находка для журналистов и кино! Они так обыграют эту бутылку, что, если бы ее даже не было, ее надо было выдумать!

— Милый Гельмут, в земле сохранилась не одна бутылочка! Такой удачный день: и твой приезд, и приятное известие о визите журналистов, и то, что мой Карл на правах хозяина смотрит сейчас на Москву. В такой день хочется поднять бокал самого лучшего вина за фюрера, сделавшего всех нас счастливыми!

Мизель не мог больше отказываться: причин действительно много, да и тост, по существу, уже произнесен.

— Я очень рад, господин Кох, что фюрер пришел в наш век, — сказал он несколько торжественно. — Мы люди, а людям присущ эгоизм. Что мне до того, что величие века чувствовал бы мой дед или почувствовал бы мой правнук?! Величие времени я хочу чувствовать сам.

— Очень хорошо сказано, Гельмут, я сейчас прикажу подать рюмки и фрукты!

Кох ушел, а Мизель стал пристально разглядывать обстановку в кабинете хозяина. Кох имел вкус, но здесь мебель не выдерживала никакой критики. На столе пятна, орех потрескался и облупился. Бронза на люстре позеленела. Заплатанный диван, темные тяжелые дубовые кресла, книжный шкаф с побитыми стеклами и этот круглый столик у дивана, вероятно ровесник вина из подвала… Окна маленькие, с частыми переплетами — такие делали в середине прошлого века…

— На всю эту так называемую мебель прошу не обращать внимания, — сказал незаметно вернувшийся в комнату хозяин. — Здесь будет так, как и в лучших родовых имениях фатерланда.

— Для растопки годится, — заметил Мизель.

— Только для растопки!.. Все это я нашел в канцелярии совхоза. Везти из Кенигсберга не хочу, а здесь нет хороших мастеров. И плохих нет. Здоровые ушли с армией, а старые и больные ничего делать не могут. Я даже кузнеца не могу найти. А весь инвентарь был нарочно поломан, когда к Лесному подступала наша армия. Без мебели я пока обойдусь, а без инвентаря нельзя, милый Гельмут. И без книг: я так люблю читать романы, в которых показываются добропорядочные немецкие семьи и всевозможные любовные истории.

Кох долго пыхтел, прежде чем открыл бутылку. Он понюхал и протянул горлышко Мизелю: в нос ударил густой, кисловатый, отдающий плесенью и все же приятный запах старого вина. Оно заискрилось и заиграло в хрустальных рюмках.

— За человека, появляющегося однажды в тысячелетие, за нашего фюрера! — сказал Мизель, ударяя рюмкой по рюмке Коха.

— «За», еще раз «за» и тысячу раз «за»! — ответил Кох.

Вино было терпким и прогорклым. Если бы не полтора века, которые бутылка пролежала в земле, вино лучше было бы отнести к раковине и вылить… Или выбросить в окно, вон на те камни. Но надо пить и хвалить: какими глазами сейчас смотрит на гостя хозяин!

— Да, винцо, доложу я вам! — проговорил не спеша Мизель. — Даже для одной цели — отыскать такой драгоценный клад — стоило на время покинуть Кенигсберг!

Польщенный Кох удовлетворенно кивал головой.

— Очередная бутылка будет распита по случаю взятия Москвы, — сказал он. — Вы узнаете раньше. Очень прошу навестить меня в моем Лесном.

— Непременно. Такое событие только и можно отмечать с самыми близкими людьми!

— Огнева еще не поймали, Гельмут? — вдруг спросил Кох.