Иван Курчавов: Цветы и железо

— Хорошо, — восторженно проговорил Владимир Федорович.

Он на мгновение оторвался, перевел взгляд в другую сторону — там, за рекой, открывалась небольшая площадь. В центре площади — необычная по форме клумба, на которой все цветы были так удачно рассажены, что клумба больше походила на полотно живописца, чем на декоративное украшение.

— Прекрасно, — тихо произнес Демин, снимая шляпу. — Сочетание красоты природы и искусства. Из-зу-ми-ительно! — Он быстро обернулся к Калачникову и спросил: — Кто создал все это?

Он не мог подобрать другого слова. Именно создано, создано талантливым художником, вложившим в свое творение труд, любовь, страсть.

— Позвольте не сразу ответить на этот вопрос, — тихо проговорил Калачников. — То, что вы видите, — традиция… Идемте в дом, отдохните с дороги. Я расскажу вам все по порядку… Все по порядку, не пропустив ничего…

Демин постоял с минуту, а потом пошел вслед за Калачниковым. Он не надел шляпу и все время оглядывался.

— Я готов выслушать ваш рассказ сразу же, — сказал Владимир Федорович.

Высокий куст с гладкой серой корой и перистыми листьями тянулся к свету тонкими прямыми ветвями. Он уже отцвел, и на нем показались крупные, пока еще неспелые гроздья ягод. Но ими явно не был удовлетворен сутулый седой человек. Подслеповато щуря глаза, он бережно пригнул к себе ветвь и говорил, словно имел дело с человеком:

— Не гоже так, не гоже!.. На твоем месте, дорогая, я сыграл бы свадьбу с этим красавцем южанином. Правда, он изнеженный кавалер, а ты терпеливая, все переносящая северянка, но что из того! Наша рябина и приезжий гость, виноград, — удайся дело — был бы чудесный гибрид!.. — Отпустив ветку, старик убежденно продолжал: — Согласен, вы не из одного семейства: рябина из семейства розоцветных, виноград — из виноградных. Но ведь удавались же Ивану Владимировичу межродовые гибриды. Хотя бы рябины и боярышника. А почему со временем нельзя повенчать виноград и рябину? В третий раз не состоялся этот гибрид. А в четвертый, пятый, в десятый раз, возможно, и получится… Наверняка получится!

Старик разрыхлил руками торф около корневища и быстро зашагал по тропинке. Около молодой березки он остановился, нежно погладил ее по белой с черными крапинками и полосками бересте и улыбнулся, как хорошей знакомой.

— Вот тебе, нашей красавице, дать плоды — красивее дерева и на земле не было бы. Да, да, дорогуша! На твои бы ветви что-то золотистое, с зелеными или оранжевыми пятнышками. И розовое подойдет. Что-то среднее между яблоком, грушей, хурмой, лучшее из всего этого!..

Старик торопливо засеменил к стене древней крепости, у подножия которой раскинулись газоны с цветами. Они приятно пахнут, и старик вдыхает воздух полной грудью, словно ему никак не надышаться их ароматом. Он останавливается у грядки, на которой высажено растение, напоминающее луковицу.

— Молодец! — хвалит старик. — Вот взял и выжил один. Самый терпеливый из всех. Братишки-то сдали: пожелтели, засохли. А ты перенес стужу, да еще какую! А ведь немало было споров: гладиолус «триумф» нашей зимы не выдержит. Выдержал! Молодец! А всему причиной…

— Папа! — позвал мужской голос.

Старик обернулся и сердито посмотрел на того, кто помешал ему, но в ту же минуту ему захотелось поделиться (в какой раз!) своей радостью, и он потянул сына за рукав поближе к гладиолусу.

— Посмотри, Николай, посмотри! Растет и растет! Молодец! А каким он будет, когда зацветет…

— Папа, война началась, — осторожно прервал его сын.

Но старик или не дослышал, или не понял всей значимости страшного известия.

— Вынес стужу! И виноград будет расти у нас, Коленька, обязательно будет. Мы эту неженку закалим, а то избаловали его на юге.

— Папа, война! — нетерпеливо повторил сын.

— Какая там еще война? — старик недоверчиво посмотрел на него.

— Немцы сегодня напали.

Старик нервно потирал глаза.

— Немцы? Если немцы… Боже мой!.. Это плохо, сынок, очень плохо! Война будет трудная!..