Анатолий Полянский - Война - судья жестокий

Шел пятый день нашей совместной работы. Я уже втянулся и начал кое в чем разбираться. Ребята подкалывали: сачка, мол, давишь, Иванцов. Мы вкалываем в поте лица на стрельбище, а ты прохлаждаешься. Везет разгильдяям!.. Но Боярышников и старшина роты замечаний не делали, хотя я уходил и приходил в казарму когда хотел, а в кармане лежала постоянная увольнительная. Шелест то и дело посылал новоявленного помощника то на почту или телеграф, то в милицию для наведения разных справок. На эти случаи я имел даже соответствующий документ, где черным по белому было записано: предъявитель сего является представителем военной прокуратуры и действует по ее заданию.

Ну а теперь о случае… Он явился ко мне в облике солдатика Васи, занимающего скромную непыльную должность штабного писаря. Работал он в строевом отделе и, как правило, выписывал проездные и командировочные документы.

Разговорились мы с парнишкой в курилке. Я протянул ему настоящий «Кэмел». Мать-бедолага, разорившись, прислала мне несколько пачек. Самой едва хватает скудного учительского заработка, который к тому же выдают нерегулярно, а для сыночка готова на все…

Вася взял сигарету с трепетом. Мы дружно задымили, и тут я совершенно случайно спросил, не выписывал ли он документы для командировки прапорщика Столбуна.

— Пришлось делать, — сказал Вася, выпуская дым через ноздри, — притом в пожарном порядке.

— К чему такая спешка?

— Откуда мне знать… Прапор примчался в штаб ни свет ни заря. Никого из начальства еще не было, и он явно нервничал. Ходил по коридору, смолил без остановки, и не какую-нибудь «Приму», а «Данхил». Я еще подумал, по карману ли это завскладом.

Вася оказался наблюдательным. Он подробно рассказал, как Столбун, едва дождавшись заместителя командира полка по артвооружению, запросто проскочил в его кабинет. О чем они говорили, неизвестно, но минут через десять сам подполковник Хомутов заявился в строевой отдел собственной персоной и, поскольку начальника еще не было, отдал распоряжение писарю подготовить все бумаги для командировки прапорщика в Ханкалу на десять дней. Вася пробовал возразить, что без разрешения старшего лейтенанта не имеет права, но подполковник прикрикнул: делай, мол, что велят, а со старлеем он как-нибудь сам разберется.

— И что интересно, — сказал Вася с ухмылкой, — подполковник не покинул отдел, пока я не выписал все бумаги. А потом дождался старшего лейтенанта, у которого штампы и печать, и лично понес на подпись начальнику штаба. Зачем было так торопиться, не пойму. Поезда на юг идут вечером, их расписание на стене висит…

Я сразу усек, что сообщенная Васей информация не из простых и наверняка заинтересует капитана Шелеста. Поведение двух наблюдаемых лиц выглядело подозрительно и вызвало, по крайней мере у меня, недоумение. Похоже, Столбуна действительно постарались убрать подальше от следователя, зная, что из района боевых действий военного человека, выехавшего на задание, так скоро назад не вернешь… Когда я высказал свои соображения Шелесту, тот засмеялся:

— Ты делаешь успехи, Костя. Может, со временем из тебя выйдет неплохой сыскарь. Тебя, случайно, не привлекает такая стезя?

Я сделал вид, что не понял комплимента, хоть было приятно. И в свою очередь спросил:

— Что получается? Между подполковником и прапорщиком сговор?

— Не делай скоропалительных выводов, Костя, — охладил мой пыл Шелест. — У Столбуна могли быть веские аргументы для оправдания срочной командировки в Чечню. События ведь там разворачиваются нешуточные.

В душе Шелест, как мне показалось, был со мной согласен. Уж больно происшедшее смахивало на сговор. Но капитан действовал по принципу поспешай медленно и все подвергай сомнению. Это, сказал он, закон следовательской работы. Вообще он был большим умницей. За несколько дней моей с ним работы я получил немало неожиданных уроков. Один мне запомнился особенно.

Читая газеты, слушая радио, я был убежден, что у нас построено демократическое общество, а развитие страны в посткоммунистический период идет во благо народа, хотя и не без серьезных изъянов. Но когда я высказал это Шелесту, он скептически хмыкнул.

— Говоришь, у нас уже демократия? — сделал капитан ударение на слове «уже». — Только какая?..

Он не стал развивать свою мысль, и я впервые задумался: к чему привело десятилетие демократических реформ? Если судить по большому счету, то в сухом остатке мы получили потерю значительной части страны, умудрились подорвать экономическую и военную безопасность России, утратили многие геополитические преимущества великой державы… Исчезла значительная часть национального производства, остановилась его модернизация. Государство фактически разрушается, теряет научно-технический человеческий потенциал. Подорвана вера россиян в себя, в свое Отечество… Вот до каких выводов я в конце концов добрался и, осмелев, высказал их Шелесту.