Анатолий Полянский - Война - судья жестокий

А вот Роман Рясков почему-то вспоминал свое первое место службы. Вначале он служил на границе, причем в Заполярье. Старшина заставы был добрейшим человеком и доставал для солдат все, что мог. А мог он многое, потому что был знаменит, награжден двумя медалями «За отличие в охране государственной границы». И когда Роман, преследуя нарушителя, порвал кирзовый сапог, старшина без промедления привез ему из отряда новые сапоги, только уже хромовые, как подарок за отличную службу. А после реорганизации и сокращений погранвойск, переданных в ФСБ, Ряскова перевели в армию. И он душой прикипел к десанту.

С этими мыслями Рясков и заснул. И приснились ему нынешние сослуживцы-десантники, только почему-то на родной пограничной заставе…

Несмотря на свой же строгий приказ отдыхать и набираться сил, Сухолитков тоже долго не спал. Он понимал, как мало шансов у них на побег. Нет, кое-кто, конечно, уйдет, тут сомнений быть не могло. Но многие полягут в этом ночном бою.

У них же нет оружия. Будь у них хотя бы пара автоматов, они бы показали «чехам», чего стоят разведчики десантуры! Единственно, на что надеялся Андрей, — так это на внезапность их действий. Бандиты наверняка думают, что бойцы сломлены и ни на что решительное не способны. Бдительность у них уже не та. Поэтому прорыв и возможен. А ежели ему удастся, пусть даже с небольшими потерями, вернуться в часть, то уж звездочку ему наверняка вернут. Он до сих пор не мог смириться с тем, что был разжалован из капитанов в старшие лейтенанты. Очень надеялся вернуть себе прежнее звание и пойти дальше по служебной лестнице. Комбат так, видно, и рассчитывал, посылая Сухолиткова на это серьезное задание. Вообще-то он относился к Андрею хорошо и тоже был недоволен суровостью понесенного тем наказания. А все началось еще там, в училище.

После того как Сухолитков познакомился с писателем Валерием Рощиным и тот в конце концов, после долгого их разговора о жизни и судьбе человека, пообещал помочь Андрею, он вернулся в Питер окрыленным. А вдруг поможет?.. Правда, на другой же день его вызвал к себе заместитель начальника училища и сказал:

— Вот что, старший сержант, я не думал, что ваша дурь зайдет так далеко. Из МВД вы никуда не уйдете. Скоро же выпускные экзамены. Вы что, хотите выйти из училища без офицерского звания? Так мы можем это сделать. К тому же вы член партии. И вас привлекут еще и по этой линии. Идите и больше не дурите!

Что ему оставалось делать? Завалить экзамены? Нет, он на такое не способен. Выпустили Сухолиткова из училища все-таки лейтенантом. Наверное, рассчитывали, что, став офицером, он образумится, как сказал заместитель начальника училища, «выбросит дурь из головы». Но вот служить направили не в Подмосковье, а на Дальний Восток, в один из самых отдаленных гарнизонов. В наказание, значит. И стал он служить в судебно-розыскной роте. Обязанности свои выполнял строго. В дивизии его хвалили, ставили в пример, но удовлетворения от службы он не испытывал. Снова подал рапорт на имя начальника политотдела с просьбой о переводе в десантные войска, и опять началась та же кутерьма. Его вызывали разные чины, беседовали — иногда мягко, но чаще резко, зло, не допускающим возражения тоном. Он все стерпел. Но от своего не отступил. Лейтенанту Сухолиткову ни за что ни про что влепили два взыскания — выговор и «неполное служебное соответствие». Причины-то были пустячные. Он и это перенес. Но в душе накапливалась обида. Человек к чему-то стремится, а ему подрезают крылья.

Так продолжалось до тех пор, пока в командировку от газеты «Красная звезда» не приехал писатель Валерий Рощин. О чем уж он говорил с начальником политотдела и самим командиром дивизии, Андрей не знал. Но с тех пор отношение к нему переменилось. А Рощин перед отъездом сказал ему:

— Вот что, Андрей, напиши-ка ты письмо на имя начальника отдела кадров Вооруженных Сил. — И дал точные его координаты, а потом добавил: — Только это должен быть не сухой рапорт, а слезная просьба, обращение к нему как к депутату Верховного Совета СССР, коим он является. Это должно быть обращение к избраннику народа.

Сухолитков, конечно, сразу догадался, о какой жалостливой «струне» идет речь, и пообещал, что напишет письмо. Но как-то не по душе было плакаться. К этому времени он уже имел в аэроклубе тридцать прыжков с парашютом. Прежде чем взяться за перо, Андрей долго раздумывал над тем, что будет писать. Он все же написал письмо, только не такое уж жалостливое, как просил Рощин. Но прежде произошло еще одно знаменательное событие.