Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Пока он натягивал на себя форму, к нему опять подошел лысый и протянул трубку, от которой исходил острый сладковатый запах.

— На, затянись ради дружбы.

— Я не курю, — попытался отказаться Митя.

— Давай, давай, не отказывайся, — сказал лысый, вкладывая ему в руку трубку.

Митя затянулся. Что-то острое разодрало горло, и он закашлялся. Раздался смех. Лысый забрал у него трубку и отдал кому-то в темноту.

— Сейчас сходишь на «пэхэдэ» за чаем и будешь свободен.

Митя увидел протянутые ему котелки. Он вспомнил, как его учили не позволять себя припахивать, а то, если один раз позволишь, всю службу потом будешь шуршать как пчелка, лучше один раз получить по морде, чем тащить службу за других, и Митя решительно мотнул головой: «Нет!» Острая боль прошла через нос, а спиной он почувствовал впивающееся дерево, — отлетая, Митя ударился о торчащие концы досок. Он быстро поднялся, вытирая ладонью кровь.

— Бегом за чаем! — скомандовал лысый, протягивая котелки.

И Митя побежал. Полевую кухню среди палаток он отыскал быстро и, откинув дрожащими руками крышку котла, начерпал полные котелки светло-желтой прозрачной жидкости.

Когда он вернулся в палатку, голова раскалывалась от боли, а к горлу подступала тошнота. На одной из кроватей сидел голый по пояс, черный от загара парень и курил, напротив него сидели Вовка с Кадниковым и что-то рассказывали. При его появлении они замолчали.

— Иди сюда, — поманил его пальцем парень. Он увидел разбитый нос и усмехнулся; — Что, уже схлопотал, сержант? А ты скажи, кто в этом виноват? Тебя любой поманит, а ты и пойдешь, как телок на веревочке. Горов! — крикнул парень.

Полог откинулся, и вошел Горов с сапожной щеткой в руке.

— Ты почему позволил с молодых парадки снять?

— Ты что, Фергана! Я их и оставил-то всего на секунду. Вернулся, а этого уже нет, — кивнул он на Митю.

— На секунду! — заворчал Фергана. — Чтоб впредь глаз не спускал! А теперь, молодежь, слушайте сюда, — он стряхнул пепел прямо на сияющий пол. — На чужих не работать. Выполнять приказы только своих. Если кто-то захочет вас припахать, пусть обращается ко мне. Так и говорите: «Обращайтесь к Фергане», а я посмотрю, давать или не давать. Если увижу, что пашете на чужих, морду набью!

Фергана взглянул на Митю:

— Скидывай поскорей эту рвань, пока вши на тебя не переползли. У тебя форма есть?

— Есть в вещмешке, новая.

— Вот и хорошо, а ботинки мы вам подберем, а то в сапогах все ноги испарите.

Фергана откинулся на подушку, показывая, что разговор окончен.

Горов отозвал их в дальний угол палатки и шепотом сообщил, что через полчаса они идут на заготовку обеда, а пока свободны.

Эти полчаса они просидели на краешке кровати, уставившись в вешалку с шинелями. Выходить из палатки никому не хотелось. В ней, охраняемые могучим храпом спящего Ферганы, они чувствовали себя в безопасности.

Столовая была огромной гофрированной крышей, положенной прямо на землю. В ней плавал зной, смешиваясь с запахами разносимого борща и каши; голоса гулко двоились, отражаясь от раскаленных скатов.

Сержанты получили на раздаче суп, кашу, компот, две буханки хлеба и, усевшись на скамью, стали ждать.

— Почему всего так мало? — поинтересовался Митя. — У нас во взводе человек тридцать, а получили мы на десятерых.

— А остальные поедят огурцов с грядок да сухпай, — ответил Горов, обливаясь потом от горячего компота. — Мужики ушли в сопровождение на Гардез и приедут только к ужину, а остальные сейчас будут, они что-то там бетонируют, на спортгородке. Кстати, после обеда пойдете вместе с ними.

В столовой слышалась ругань, металлический звон посуды, воздух загустел и стал липким, отчего Митя все чаще широко открывал рот, как рыба, выброшенная на берег. В бачок с компотом уже упало несколько капель пота, хотя он ежесекундно утирал рукавом лоб.

Минут через двадцать столовая опустела, и остались только чижики, которых наряд по столовой заставил убирать со столов.

Горов посмотрел на часы:

— Хватит ждать, забирайте баки и бегом в палатку, накормите Фергану так, чтобы он встать не мог, потом один остается мыть посуду, а двое чешут на спортгородок месить бетон. Все ясно?

— Угу, — промычал Вовка, дожевывая кусок белого хлеба. В учебке он всегда страдал от голода и вечно набивал карманы оставшимися на столах кусками. Однажды его за этим занятием поймал сержант и, взяв у хлебореза буханку черного хлеба, заставил перед строем ее есть. Вовка осилил только треть буханки, но и после этого ему было очень плохо.