Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Их сладкая жизнь кончилась неделю назад, когда прибежал от старшины человек и приказал собираться для отправки… А сейчас они снова были вместе.

— Слушай, тебе уже всадили эту гадость? — Митя взглядом показал на очередь в палатку.

— Гамма-глобулин? А как же! Если сейчас не впрыснешь, через неделю загнешься от желтухи. Знаешь, сколько с ней в Союзе по госпиталям народу валяется?

— Ладно, успею еще. Давай лучше покурим.

Вовка вытащил из кармана кителя пачку «Столичных».

— Откуда? — удивился Митя.

— Рубли оставались, здесь они ни к чему, вот я и купил десять пачек.

Они уселись с теневой стороны палатки, куда солнце еще не успело добраться, прислонившись спинами к горячему брезенту.

— Слушай, Вовк, что они здесь пьют? Из этих цистерн течет одна ржавчина.

— Да ты что, рехнулся? Они этой водой даже не умываются. — Вовка сладко затянулся. — Ниче, скоро придет водовозка, тогда и напьешься.

— Может, залезем в какую-нибудь палатку да подрыхнем немного, а то я ночью почти не спал.

— Ну-ну, попробуй, сваришься через пять минут. Там внутри как в парилке, койки без матрасов, да еще дембеля подкарауливают таких, как ты, птенцов, вмиг все снимут, не пискнешь. Я уже ученый. — Вовка вздохнул.

Только сейчас Митя заметил, что китель на Вовке старый, весь замызганный и погоны держатся «на соплях».

— Когда это тебе так?

— Да-а, сегодня ночью заволокли в палатку, китель сняли, погоны сорвали, у них свои, гнутые — дембельские, всучили это старье и пинка под зад!

— А ты чего?

— Да ничего, утерся и пошел!

— Ты не раскисай! Нас теперь двое.

Вовка улыбнулся и хлопнул Митю по плечу:

— А я и не раскисаю. Давай лучше подумаем, где спать будем. Неизвестно еще, кто нас «купит», в некоторые районы самолеты бывают раз в неделю.

— А дорог-то нет, что ли?

— Как же, есть, только я лучше самолетом полечу…

Они разговаривали о житье-бытье, а тень за их спинами все съеживалась и съеживалась, пока не исчезла совсем, и солнце безжалостно уставилось на них.

Ноги распухли в сапогах. Мимо двигались разморенные люди с красными потными лицами; время от жары текло медленней, а иногда и совсем останавливалось, кружась желтыми песчаными смерчами на дорогах.

Митя услышал, как кто-то сидящий в голове назвал его фамилию: «Шеломов» — и потом еще раз повторил: «Шеломов!»

— Эй, ты что, заснул? — Вовка сильно тряс его за плечо. — Тебя вон майор доораться не может.

Митя с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, заковылял туда, где его ждали нервный майор и капитан в комбинезоне песочного цвета.

— Никак разморился на солнышке, — майор приторно улыбнулся. — Ничего, сейчас проветришься.

Майор выкрикнул еще несколько фамилий молодых сержантов, их построили, капитан забрал у них военные билеты и, показав рукой на стоящий за воротами пересылки «Урал», крикнул:

— К машине!

Все рванули к грузовику, и только Митя остался на месте. Он вдруг понял, что, не успев встретиться с Вовкой, должен расстаться с ним навсегда. Вовка все так же сидел у палатки и смотрел в его сторону.

— Товарищ капитан! — обратился Митя плачущим голосом. — Товарищ капитан! Как же так? У меня здесь друг, мы с ним полгода в учебке вместе… земляки, братья… — Митя, не зная, что бы еще придумать более веское, скорчил умоляющую рожу.

Капитан поморщился, но полез в карман:

— Ладно. Фамилия?

— Моя? — Митя задохнулся от радости. — Шеломов!

Капитан вытащил наугад военный билет:

— Казаченко!

К ним подбежал длинноногий нескладный парень в висящей мешком парадке.

— Ты остаешься, — капитан показал пальцем на одну из палаток. — Сбегай за майором, приведи его сюда. — Он повернулся к Мите. — Ну давай, показывай своего брата-акробата…

— С приездом на землю обетованную, мужики, — пошутил младший сержант, протягивая руку. — Горов. Замполит велел привести вас в модуль на пару ласковых. Так что давайте за мной.

Вслед за сержантом они зашли в длинное одноэтажное здание, которое он назвал модулем. Вдоль всего здания тянулся коридор с дверями по обе стороны.

— Назвали барак модулем и думают, что будет красивей, — шепнул Вовка.

— Помолчи, сопля, — незлобно бросил Горов и стукнул в одну из фанерных дверей. — Разрешите?

В комнате было сильно накурено. На столе валялись пустые консервные банки, корки хлеба, грязные ложки. Над столом вились мухи, наполняя комнату монотонным жужжанием. В углу около зашторенного окна лежал, уставившись в потолок, грузный, оплывший капитан и курил. Над кроватью на огромном гвозде висел автомат. Вошедших капитан будто и не заметил.