Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

Светает. Снизу, с шоссе, слышится нарастающий скрип. Медленно катит телега, возница не погоняет, наверное, дремлет. Волы тоже, кажется, дремлют: едва передвигают ногами.

Проехала телега — дорога пуста.

Взошло солнце, и роща ожила, загомонила птичьими голосами. Поползли в траве букашки всякие, засновали муравьи. У меня под рукой маленький муравьишко кружился вокруг мертвой мухи, поднатужился, но не смог сдвинуться с места — муха зацепилась крылом за травинку. Пришлось работяге помочь. Он обрадовался и потянул находку по тропинке — тоненькой ниточке, проложенной, наверное, самими муравьями.

Я вспомнила про плитку шоколада, подаренную на аэродроме летчиком. Достала ее из кармана пальто, развернула.

— Хочешь, Федор?

— Спасибо, я лучше покурю, — и полез в карман за сигаретами.

Вдруг вдали что-то застрекотало. Самолет?.. Нет, стрекот перерастал в треск, быстро нарастал, забивая все иные звуки вокруг. Прямо под нами промчались мотоциклисты в направлении фронта.

Треск мотоциклов разбудил шоссе. Скоро прошла грузовая машина с пятью немецкими солдатами в кузове — тоже в сторону фронта. На небольшой скорости прокатила вторая группа мотоциклистов, а за ними — колонна грузовиков, набитых солдатами.

Я всматриваюсь до рези в глазах — не может быть! Откуда взялись на околышках эти знаки?

— Федор, ты видишь — «Эдельвейс»?

— Считай пока машины.

— Считаю… Двенадцать! Федор, откуда взялась здесь егерская дивизия «Эдельвейс»?

— Надо думать, — сказал медленно Федор, — после разгрома дивизии в Крыму она наскоро переформирована и брошена на этот участок фронта…

«Эдельвейс» — подумать, какое название для горнострелковой дивизии. Название гордого и поэтического цветка. Говорят, он цветет очень редко. А может, его просто редко видят? Эдельвейсы растут высоко в горах, покрытых вечными снегами.

Весь день мы пролежали в рощице над обрывом. И весь день в сторону фронта двигались машины с солдатами в свежем обмундировании. Значит, — после переформирования частей. Стягивают все подразделения. Фронт подошел к румынской границе… Румынию они, конечно, не хотят отдавать.

Солнце уже клонилось к западу. Начало седьмого.

— Пошли, — сказал Федор, поднимаясь. — Пора.

Где-то рядом, если мы правильно приземлились, село Ивановка. Мы сделаем вид, что только-только сошли с попутной машины. Мы прошли километра два в сторону, противоположную фронту. Вдруг почти отвесный спуск вниз, в самый центр села. Сердце у меня испуганно забилось, когда тропинка привела нас в большой двор, полный немецких солдат. Я скосила глаза на Федора, — как всегда, он спокоен, угрюмоват.

Двор молчаливо рассматривал нас, двух пришельцев. Чтобы как-то разрядить обстановку, я попросила:

— Битте тринкен.

Один из солдат принес кружку с холодным суррогатным кофе. Пить не хотелось, но делать нечего — выпила. Вернула кружку.

— Данке.

— Пожалуйста…

Холодок пробежал по спине — власовцы? Пожалуй, это хуже, чем просто немцы.

Оказывается, мы попали во двор немецкой комендатуры. В открытом окне дома показалась офицерская фуражка. Офицер поманил нас пальцем. У меня отяжелели ноги. А Федор оглянулся, словно проверяя, нас ли именно зовет немецкий офицер или кого другого. Потом кивнул, взял меня за локоть, и мы пошли к дому.

Офицер на сносном русском языке попросил предъявить документы.

Федор, как всегда, медленно и обстоятельно расстегнул пиджак, полез во внутренний карман, достал завернутый в бумагу сверточек, развернул, еще обтер об себя невидимую пыль с паспортов и, наконец, протянул их немцу.

Немецкий офицер неторопливо рассматривал наши паспорта — фотографии, печати, фамилии, штампы прописки. Листал странички, проверяя, видимо, идентичность записей мест прописки.

Я смотрела на немца во все глаза. Старалась угадать, чем это может кончиться. То ли луч заходящего солнца так упал, то ли офицер так повернул голову — я вдруг отчетливо увидела у него под носом большую волосатую родинку. Стало смешно и легко. Кажется, я рассмеялась, немец поднял глаза, джентльменски поклонился, он по-своему понял мой смех. Черт с ним! Главное — он тут же возвратил Федору паспорта.

Но пригласил зайти в дом — до этого мы стояли под окном.

Федор немногословно и спокойно рассказывал легенду. Под конец попросил коменданта — немецкий офицер оказался комендантом, — содействовать нам в прописке на новом месте, этим занималась румынская жандармерия.