— Что с вами, молодой человек?
И когда он объяснил ей, что не ел несколько дней, выходя из окружения, женщина заохала, запричитала:
— Ой, что вы делаете! Да разве можно столько сразу есть! Ни в коем случае нельзя. Вы же погибнете.
И он бы погиб — если б не эта женщина. Случайная, незнакомая, но по-русски сердобольная.
Целый год его таскала война… нет, не по фронтам. По тылам, на восстановительных работах. А он рвался на фронт. Появились первые освобожденные города, разрушенные чуть ли не до основания. Их надо было восстанавливать. Вот его, молодого энергичного строителя, туда и посылали. Закончилась сталинградская эпопея… без его участия. Этого он вынести не мог. Великие битвы проходят, а он высчитывает кубатуру, подсчитывает расход цемента, кирпича…
У Павла Антоновича Качаравы в жилах текла кровь кавказца и донского казака. Его дед вернулся с русско-японской войны полным георгиевским кавалером. А что он своим детям и внукам скажет? При нем шла Великая Отечественная война, а он в ней не участвовал. Как он будущему внуку в глаза станет смотреть?.. Оно, конечно, мосты нужны, по ним пойдут боеприпасы, снаряжение и живая сила на фронт для общей победы. Сознанием он это понимал, а душа отвергала. А теперь еще — в Сталинград… Конечно, город исторический. Конечно, восстанавливать его — великая честь. Но он же в глубоком тылу теперь!.. И прежде чем ехать к месту нового назначения, он кинулся искать только прибывшего из-под Сталинграда дядю своей жены подполковника Мещерякова.
— Вот, посмотрите, Михаил Михайлович, — протянул он ему предписание явиться в одну из инженерных частей в Сталинграде. — А я хочу воевать. Как все воюют.
Мещеряков улыбнулся в свои рыжеватые усы. Сказал:
— Ладно. Попробуем.
Куда-то позвонил по телефону, к кому-то съездил на прием. Потом вручил Павлу записку: «Прошу направить в мое распоряжение воентехника второго ранга…» А воентехник да еще второго ранга по штатному расписанию в полку вообще не положен.
Так в 971-м полку появился новый… начальник разведки. Старый начальник разведки капитан Сидоров был переведен в батальон. (Меня в это время уже не было в полку — я находился в госпитале в Ессентуках.)
В один из этих первых дней пребывания на фронте Павел Качарава получил своеобразное боевое крещение. Немногих фронтовиков так «крестят».
По какой-то надобности (Качарава так и не вспомнил — зачем) пошел он в дивизионный медсанбат, который размещался по соседству с нашим полком в палатках, раскинутых в лесу. И вдруг из самой большой палатки — видимо, из операционной — выскочила девушка с ведром. Глянул — и в глазах у него все перевернулось — в ведре были ампутированные руки и ноги… Полное ведро. А девушка стрельнула глазами в красивого стройного офицера и пробежала мимо. Вывалила в яму содержимое ведра и, жуя на ходу кусок хлеба, пробежала обратно в палатку, теперь уже удивленно глянув на остолбеневшего старшего лейтенанта. «А она еще жует…» — проплыло у него в голове.
Насколько мне помнится из рассказа самого Павла Антоновича, он даже забыл, зачем пришел в санбат — так был оглоушен. К тому же вскоре неожиданно начался артобстрел. Люди стали метаться между палатками и вырытыми щелями — кто бежал, спасаясь, в щели, кто обратно в палатки, к раненым. Некоторых раненых выводили в окопы, вырытые почти у каждой палатки. А с тяжелыми оставались сестры сидеть около носилок, успокаивая их и своим примером показывая, что обстрел пустяковый, что никакой опасности, мол, нет… Постреляют и перестанут. Не первый раз…
И вдруг недалеко от Павла разорвался тяжелый снаряд (Павел стоял между палатками, не решаясь без приглашения спрыгнуть в окоп, — может, именно он предназначен для раненых…), мимо пробегала та девушка, которая только что выносила ведро.
— Чего ждешь стоишь, старший лейтенант? — крикнула она ему. — Прыгай в окоп. — И стянула его за собой в щель.
Отдышавшись, пустила озорной лучик сквозь мохнатые ресницы.
— Не был еще в такой мясорубке, когда руки-ноги отлетают в разные стороны, а, воентехник? — сделала она ударение на последнем слове, скользнув взглядом по скрещенным топорикам на его петлицах.
Хотел сказать, что он давно не воентехник, не «топорник», а начальник разведки полка уже… вторую неделю.
Но это ведь мальчишество — хвастать. И у него ни с того ни с сего вспыхнула злость на эту бесстрашную девушку — тоже, мол, храбрец. И он неторопливо вылез из окопа и, не оглядываясь по сторонам, пошел сквозь разрывы из медсанбата.
Читать дальше