Максим Шахов - Концентрация смерти

– Да ты чего? – пробормотал Прохоров.

– Мне они уже ни к чему. А вам пригодится, дорога дальняя. Не забудь.

Михаил так и не взял драгоценности. Гул «мессера», заходящего для очередной атаки, нарастал. Кузьмин потянулся слабеющей рукой и всыпал драгоценности Прохорову в карман жилетки, испачкав его кровью. Наконец Михаилу удалось расстегнуть застежку ремня. Кузьмин тяжело завалился на бок.

В распахнутом люке мелькала спина бегущего к кустам Фролова, Илья прыгнул, исчез в зарослях. Выбегать самому было уже поздно. Рев мотора сверлил уши. Прохоров даже не сжался, он пытался поднять Кузьмина, посадить его. Ударила очередь. Михаил вжался под лавку. Почти сразу и второй истребитель зашел для атаки.

Гул удалялся. Прохоров стоял на коленях перед Кузьминым, тот не шевелился. Когда Михаил поднял его голову и заглянул в глаза, понял – Аверьянович мертв. Они, глаза, были цвета выцветшего неба, еще хранили остатки синевы молодости. Губы Кузьмина словно бы загадочно улыбались. Эту улыбку не сразу можно было распознать, она лишь угадывалась – улыбка счастливого человека, которому стыдно за свое счастье перед другими…

– Отбегался Аверьянович, отстрелялся, – проговорил Прохоров и закрыл ему веки.

Он не торопясь покидал самолет. Страх за собственную жизнь отступил. Михаил деловито подхватил автомат, забросил в мешок рожок от автомата Кузьмина и ступил на траву. Странным было первое ощущение, чувствовать твердую землю под ногами. Он шел к кустам, в которых исчез Фролов. «Мессеры» разворачивались над лесом. Илья вынырнул, раздвинув ветви, и замахал руками.

– Скорей! Летят!

– Бегать надоело.

Прохоров так и не ускорил шаг, даже тогда, когда ударила пулеметная очередь. Она прошла совсем рядом, вздыбливая мягкую землю фонтанчиками. Михаил, зная, что от этого не будет толку, выстрелил вдогонку самолету, хоть злость и обиду сорвал.

Фролов и Прохоров ползли сквозь кусты, поглядывая на небо, в котором кружили истребители.

– У них боеприпасы кончились? – опасливо спрашивал Илья.

– Вряд ли.

– Чего тогда не стреляют?

– А зачем самолет зря дырявить? Нас они не видят. Увидели б, сразу за дело взялись бы.

«Мессеры» покружились и ушли на юг. Только тогда Фролов обеспокоился судьбой Кузьмина.

– Может, жив Аверьянович? – спросил он.

– Мертвее не бывает. Пошли. Скоро сюда немцы понаедут. Чем дальше уйдем, тем лучше. Нечего время попусту терять.

– Куда двинем, на восток? – спросил Илья, поднимаясь.

– На запад.

– Почему?

– Эх ты, разведка, – качнул головой Прохоров. – Они думают, что мы на восход солнца пойдем, значит, идти поначалу придется в другую сторону. Да и лес в той стороне.

Не таясь, беглецы двинули к лесу. Шли молча. Прохоров шагал впереди. Ему не хотелось, чтобы Илья увидел его лицо. Расшатанные офлагом нервы сдали окончательно. Из глаз Михаила не текли, а именно бежали слезы, хотя за все время плена он не проронил ни слезинки. Он не смахивал их, не растирал рукавом. Почему-то мучительно жаль было Кузьмина, хотя на глазах Прохорова погибли сотни людей. Но это были совсем другие смерти. Да, он знал, что за их побег поплатились жизнями минимум тридцать пленных. Но он не смотрел им в глаза, не говорил с ними перед смертью, их обезличил лагерь. Они являлись лишь частью страшной статистики, малой долей миллионов жизней, унесенных войной.

Михаилу казалось, что все другие погибшие не имели шансов выжить, а вот Кузьмин свой шанс заслужил дерзким побегом. Единственным утешением, которое мог найти Прохоров, являлось то, что Аверьянович был не так молод, пожить успел.

Фролов топал у него за спиной, шли по лесной тропинке. Прошлогодние опавшие иголки мягким ковром устилали землю. Над головой раскачивались верхушки деревьев. Пели, чирикали невидимые птицы. Ветер наконец иссушил слезы. Михаил почувствовал, что ему полегчало, отпустило душу. Наконец, и Анатолий Аверьянович Кузьмин стал для него частью прошлого, которое уже невозможно вернуть, исправить, переделать.

И тут из-за спины отозвался Илья.

– Я понимаю, что, чем больше радиус поисков, тем труднее нас будет обнаружить немцам. Но и ноги не казенные, пора и присесть.

Прохоров согласился, как раз тропинка вывела на прогретую солнцем поляну. Фролов сразу же упал на траву, забросил руки за голову и стал смотреть в небо. Правда, теперь это уже был взгляд мечтателя, а не человека, высматривающего вражеские самолеты. Казалось, что Илья вот-вот заговорит о чем-то возвышенном, жизненно важном для всего человечества. Но он продолжал лежать молча, пожевывал травинку.