Максим Шахов - Концентрация смерти

– Прямо тебе бирюльки какие-то, – поморщился Кузьмин.

– У тебя, Аверьянович, есть лучшее предложение? – спросил Фролов. – Ну, так и не умничай. Тащи.

– Не промахнуться бы, – Кузьмин поводил пальцами над палочками, словно отсчитывал их по какой-то, одному ему ведомой системе, наконец, вытащил, присмотрелся к ней. – А она длинная или короткая?

– Сейчас сам увидишь, – усмехнулся Прохоров. – Была б длинная, я б тебе об этом сам сказал. Теперь твоя очередь, Илья.

Фролов вытянул свой жребий сразу, не задумываясь. Его палочка оказалась точно такой же длины, как у Кузьмина. Они даже сложили их вместе, померили.

– А у меня длинная. – Михаил отбросил свою палочку в песок дороги, надеясь, что никому из его спутников не придет в голову поднять ее и померить с двумя другими палочками-жребиями – все три оказались бы одной длины.

Прохоров торопливо снял мешок с овсом, затянул тесемку в горловине, сел на облучок.

– Поехали.

– Дай лучше я конем править буду, – стал рядом Фролов.

– А что такое?

– Если немцев встретим, я с ними говорить стану. А вы молчать будете. Так больше шансов.

– Согласен. – На этот раз Прохоров понял, что Илья абсолютно прав.

Солнце поднялось довольно высоко, оно весело золотило песок дороги, стволы сосен. Пару раз навстречу попадались крестьянские телеги. Встречные неизменно настороженно здоровались. Беглецы предпочитали приветствовать жестами. Прохоров просто вскидывал ладонь, Кузьмин с важным видом кивал. А вот «полиглот» Илья уже вполне сносно научился произносить польское: «Чэсьць!» – что-то вроде русского «привет». Правда, не рисковал применять это умение в действии, практиковался, когда никого чужого рядом не наблюдалось.

– Ну, вот, а вы опасались, едем, как на экспрессе, без остановок, – улыбался Прохоров.

– Не сглазь, командир, – повернулся и сплюнул три раза через левое плечо Фролов.

– Ты на кого плюешь? На нас с Аверьяновичем, что ли? – продолжал улыбаться Михаил.

– На черта плюю. Он у каждого человека за левым плечом сидит и гадости ему подстраивает. Особенно если кто-то в неурочный час глупость сболтнет. Он тут же за нее ухватится. А за правым у меня ангел-хранитель. Ему честь и уважение.

– Враки это все, предрассудки. Их искоренять надо…

– Все бы тебе искоренять…

Впереди показались ровно побеленные столбики мощенного диким камнем шоссе. Полевая дорога пересекала его и уходила дальше. Если бы Фролов с Прохоровым не спорили, возможно, кто-нибудь из них и догадался бы, что коня следует придержать, сходить вперед в разведку, убедиться, что опасности впереди не наблюдается. Но конь оказался предоставлен самому себе, он резво бежал вперед и выскочил на перекресток.

И тут издалека донесся окрик:

– Хальт! Стоп!

Конь, хотя Фролов даже не думал тянуть на себя вожжи, замер, повернул голову. В ту же сторону уже смотрели и беглецы. Картина была безрадостной. Поперек шоссе у высокого откоса стоял военный грузовик, перегораживая шоссе. От него к остановившейся телеге шел эсэсовец и махал путешественникам рукой. Мол, поворачивайте сюда.

– Приехали… – упавшим голосом произнес Фролов. – Что делать?

Кузьмич потянулся к автомату, спрятанному под соломой.

– Этого ты скосишь, – остановил его Прохоров, уже жалея, что смухлевал с палочками для жребия. – А там, возле машины, еще пять фрицев. Придется пока подчиниться, а там по обстоятельствам.

В минуты опасности мысль работает быстро. Михаил незаметно для находящегося еще далеко немца вытащил бутылку самогона.

– Ты что, откупиться от него думаешь? Это же офицер! На бумагу исправленную вся надежда, – ужаснулся Кузьмин.

– Делай, как я, – Прохоров плеснул спиртное на ладонь, растер по шее.

Растерянный Аверьяныч повторил абсолютно бессмысленную, с его точки зрения, операцию.

– Ну и что теперь?

Фролов уже разворачивал телегу, чтобы ехать навстречу эсэсовскому офицеру.

– Теперь от нас самогонкой пахнет. Он нас за пьяных примет. Может пьяный глупо улыбаться и молчать, а? – раскрыл свой план Михаил.

– Может, – Кузьмич часто закивал.

– Ну, так улыбайся и молчи. За поляка примет.

За спиной в небе послышался стрекот мотора. Над головами низко прошелся старый немецкий трехмоторный транспортно-пассажирский «Юнкерс». Поблескивала обшивка фюзеляжа. Чернели огромные колеса неубираемого шасси. Самолет заложил круг и зашел на посадку. Пилот умело посадил машину на просторный луг, подвел ее как можно ближе к шоссе и заглушил двигатели. Правда, расстояние все равно осталось приличным, метров триста сочной, росшей на переувлажненной земле травы. Тут бы колеса тяжелого летательного аппарата наверняка провалились бы. Только сейчас в перспективе дороги беглецы заметили далекий белый дворец, между колонами портика колыхался нацистский флаг.