Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу

— Ладно, двинулись. Но Троянды, комиссар, я им вовек не прощу.

Полк, послушный немым сигналам командира, с развернутым знаменем двинулся в шквальную атаку.

Это роскошное, с густым золотом бахромы, бархатное знамя, олицетворяя революционную и воинскую честь полка, не раз решало исход боя. Храня дорогую святыню — дар московских пролетариев, бойцы нашей части с достоинством прошли с ним славный ратный путь от Орла к Перекопу, от Перекопа к отрогам Карпат.

На алом полотнище знамени, которое преподнесли нам москвичи, они вышили перефразированные Марксовы слова: «Берегись, буржуазия, твои могильщики идут!»

После Чертовой горы «проблема Троянды» была улажена. Самойлов в этот день завладел скакуном атамана черношлычников, и это стало возможным благодаря атаке 6-го полка. Троянда по распоряжению комбрига вновь перешла к прежнему хозяину.

Очень довольный, Федоренко, не затрудняя коновода, сам перебросил английское седло с хребта Грома на спину золотистой кобылы.

— Знаешь, комиссар, — подтягивая потуже подпругу, ликующим голосом сказал Василий Гаврилович, — все-таки не захотел обидеть меня Демичев. Гром будет у меня для похода, а для атак нет лучше этой Троянды.

— Зачем ему вас обижать? — ответил я. — Он рабочий человек. Только стоял не в забое, как вы, а возле наборной кассы. И Самойлов из пастухов...

— Вот в старой армии, — опустившись в седло, продолжал Федоренко, — и то меня не обижали. А было за что, по правде сказать...

Обычно малоразговорчивый, а теперь, после удачной атаки и возвращения драгоценной Троянды, благодушно настроенный, командир не прочь был кое-что рассказать о себе. Но тут выдвинулась из Рогатина свежая колонна «улан малиновых». Она обрушилась на фланг дивизии и порубила отчаянно отбивавшегося командира славных разведчиков Сергея Глота. Затем пошла в атаку на 6-й полк. Федоренко, так и не рассказав о старых прегрешениях, обнажил клинок и повел «москвичей» на улан Пилсудского.

Шел октябрь 1920 года. Пан Пилсудский после «чуда на Висле», позволившего ему с помощью французского генерала Вейгана, французских пушек и американских долларов выиграть варшавское сражение, поторопился в Станислав. Здесь, в ставке Петлюры, он заявил, что польская армия за Збруч не пойдет, но окажет необходимую помощь союзнику и вассалу.

Тогда же в Рахны Лесовые, возле Жмеринки, где стоял 6-й полк, явился ободранный и голодный Семен Очерет. Из его рассказов мы узнали, что в бою под Волочиском, посланный с приказанием к резервной сотне и спешенный гайдамацкой пулей, он был схвачен черношлычниками [11] Так называли гайдамаков, носивших папахи с длинными до пояса черными шлыками. 4-го Киевского конного полка, неожиданно выскочившими из густого тальника. Выдав себя за мобилизованного и прикидываясь слабоумным, каховчанин тут же изъявил согласие поступить в гайдамаки, считая, что только это даст ему возможность вернуться к своим. Его, как «придурковатого», послали ездовым в обоз.

Очерет пришел не с пустыми руками... За месяц пребывания у петлюровцев он успел разузнать многое. В Станиславе довелось ему видеть пана Пилсудского с Петлюрой. Они ехали к вокзалу в одном автомобиле. Долго слушал Очерета изучавший настроения желтоблакитников комиссар Петровский. Вырвавшийся из неволи казак заинтересовал и оперативных работников штаба.

Каховчанин, побывав недолго в лапах петлюровцев, сильно сдал в теле, но был веселым и оживленным. Две ямочки на щеках и одна на круглом подбородке, несмотря на грозный чуб, торчавший из-под общипанной папахи, придавали миловидное выражение смуглому, заметно осунувшемуся лицу Очерета. Вокруг него — героя дня — с утра до вечера толпились любопытные.

— Понимаете, хлопцы, — повествовал вошедший в азарт боец, — есть у них хорунжий Максюк, так они его понимают за знахаря. Гадает он по руке, на картах, на пшеничных зернах, на черных и белых бобах. Худой — настоящий шкелет, длинноносый, чубатый, мохнатые брови, глаза как у змеи — похож на самого черта, что путал коваля Вакулу.

— Знахарь, а не распознал, куда ты оглоблями смотришь! — заметил «желтый кирасир».

— Так я, товарищ комполка, бывало, как встрену его, руку за пазуху — и давай креститься... Пособляет от нечистой силы...

— Эх ты, темнота, — укорял Очерета москвич Жуков. — Возле комиссара огинаешься, а черт знает во что веришь. Сказано — Крендель!

— Бонжур вам! — Казак низко склонил голову. — Товарищ Жук, любопытственно, как бы ты зажужжал в той самой каше? Крестился я не ради того, чтобы остаться у петлюровцев, а чтобы попасть обратно до своих.