Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу

Наблюдая за Федоренко, я видел, как постепенно оттаивает его суровое лицо. После собрания он протянул мне свою сильную руку:

— Будем работать дружно, комиссар. Постараемся, чтобы наш шестой полк, последний по номеру, стал первым по делу.

Мы, как это было принято тогда, закончили собрание пением «Интернационала», и это не было только данью традиции. Торжественные слова международного гимна пролетариев звучали как клятва.

В штабе Василий Гаврилович, необычно оживленный, весь под впечатлением партийного собрания, сказал мне полушепотом:

— А я, товарищ комиссар, думал, что ты выжить меня хочешь.

— За что же, Василий Гаврилович?

— Как за что? За то, что пришлось отдать полк...

Мы зажили с «желтым кирасиром» душа в душу. Старше меня лет на пятнадцать, Федоренко относился ко мне по-братски. В походах я пересказывал ему содержание «Коммунистического манифеста», знакомил с географией, историей. Стараясь не задеть самолюбия командира, добился того, что он начал следить за своей речью. Он уже говорил «спектакль» вместо «спектактель», «они хотят», а не «они хочут», «бинокль», но не «биноктель».

Теперь я мог полностью окунуться в политическую работу. Надо было совместно с коммунистами полка подготовить бойцов к переходу за кордон, к действиям в совершенно новой среде и в незнакомых условиях, к встрече с закабаленными братьями Западной Украины, к строительству ревкомов там, за Збручем, и к приему новых бойцов, стремившихся оттуда, из-за кордона, под наши революционные знамена.

С Федоренко, деля и радости побед, и горечь поражений, провели мы всю кампанию 1920 года, не считая того небольшого отрезка времени, когда в связи с ранением Романа Гурина [10] Р. А. Гурин инженер, работает в Харькове. я недолго замещал его на посту комиссара второй бригады при комбриге Владимире Микулине.

Под умелым водительством «желтого кирасира» 6-й полк отличился в боях у Волочиска в июле 1920 года, брал Збараж, атаковал Чертову гору под Рогатином, крошил легионеров под Шумлянами, проскочил через три моста в город Стрый и овладел им. В особенно трудных условиях полк прорвался через орды черношлычников у Волочиска в октябре 1920 года. В этом бою пропал без вести мой ординарец Семен Очерет.

...Во время боев под Рогатином 5-й полк, теперь уже под командованием Самойлова, получил задачу овладеть Чертовой горой. Несколько конных и пеших атак против пилсудчиков, оседлавших похожую на сахарную голову высоту, не увенчались успехом.

Наш полк, правда с большими усилиями, захватил соседнюю возвышенность, фланкировавшую Чертову гору. Федоренко, наблюдая в бинокль за действиями соседа, нервно кусал свои пшеничные усы. Это с ним случалось редко.

— Глянь, комиссар, — хриплым после атаки голосом сказал Василий Гаврилович. — Самойлов прется на рожон. Пусть только убьют мою Троянду, он мне, жучкин сын, ответит головой...

Троянда была больным местом Федоренко. Эту золотистой масти кровную кобылу из конюшен генерала Ромера захватил 6-й полк и передал Федоренко как подарок за бои под Збаражем. Но новый наш комбриг Демичев, потребовав трофейную лошадь якобы для начдива, отдал ее Самойлову. Такая несправедливость возмутила даже очень выдержанного и дисциплинированного «желтого кирасира». Если бы не глубокое уважение к Примакову и не привязанность к «москвичам», Федоренко при его самолюбии вряд ли стал бы служить под началом своего обидчика.

— Пожалуй, Самойлову надо помочь, — сказал я. — Если мы ударим отсюда, пилсудчики не усидят на Чертовой горе.

— Нехай сам Демичев помогает своему любимчику, — сердито ответил «желтый кирасир», еще энергичнее Жуя ус. — Я свое выполнил. Тебе что, комиссар, не жалко людей?

— Что шестого, что пятого полка — люди одни, советские. Мне всех жаль. Но на жалости много не навоюешь...

Федоренко слез с рослого темно-гнедого Грома, ни в чем не уступавшего Троянде.

Бойцы называли командирова коня по-своему. Они переделали его кличку в «Гром и Молния». Была на это основательная причина. Полноценный по всем статьям тракен, отличавшийся волохатой шерстью, имел один существенный порок. Стоило всаднику чуть податься вперед, как Гром мгновенно взмахом головы наносил такой удар по лбу седока, что у того из глаз сыпались искры.

Федоренко, став спиной к Чертовой горе, закурил. И все же время от времени косился назад, вслушиваясь в звуки горячего боя. Так прошла минута, другая.

Не докурив папиросы, Василий Гаврилович сердито отбросил ее в кусты бересклета. Сунул ногу в стремя и спустя миг опустился в седло. Решение было принято: выручать Самойлова! Уже готовясь скакать в атаку, обнаженным клинком подавая сигнал сотням, Федоренко обернулся ко мне и выпалил одним духом: