Виктор Бычков - Вишенки в огне

Те чувства, переживания, гордость за таких людей и горечь от потерь, от утрат, что владели Лосевым, тотчас передалось и Ефиму. Защимело вдруг, запершило в горле, отдало в глаза, перехватило дыхание, перевернуло всё внутри. Старый солдат, не раз смотревший смерти в глаза, как никогда и никто другой понимал такого же солдата, умел ценить солдатскую верность и воинское братство, истинную, настоящую мужскую дружбу.

Притом, ценить и понимать это всё душой, всем сердцем…

– Миха-а-алы-ыч! – Гринь прижался к командиру, пряча мокрое от слёз лицо в плечо товарища. – Я с тобой, Михалыч! Клянусь!

– А ведь мог бросить Кузьму, оставить умирать, а самому спастись. Но не сделал! Егорыч! Веришь? Не себя спасал, товарища! Вот они какие русские мужики! Сибиряки! – и уже скрёб здоровой рукой спину товарища, прижимал к себе, а сам плакал, не стесняясь слёз.

– А ты говоришь… И памятник будет обязательно! И самый высокий! Самый лучший! И чтобы весь мир видел! Су-у-уки-и! И-и-э-эх! – скрипел зубами командир партизанского отряда.

Ефим отвёз добрый мешок продуктов в Пустошку Ульяне Никифоровне, повидался с Кузьмой, поговорили, поплакали, когда снова племяш рассказал об Агафоне Куцем, Павлике Назарове, Андрюше Суздальцеве… Кузьма признался, поведал затаенную мечту, что если Бог даст поправиться, выздороветь, доведётся иметь семью, то первого сына он назовёт Агафоном и обязательно съездит после победы на Алтай к родителям друга своего, спасителя. Поклонится в ноги мамке с папкой за такого сына, поблагодарит землю алтайскую. И возьмёт с собой сынишку маленького, покажет ему, где родился и жил герой, настоящий солдат, мужчина, надёжный товарищ Агафон Куцый.

Помянули добрым словом других сослуживцев Кузьмы, что полегли в первые дни войны, но не подняли руки кверху. Отдали всего себя, жизни положили, но солдатский долг свой исполнили.

Думается Ефиму, что если бы вся Красная армия так сражалась, то вряд ли немцы смогли бы на Москву пройти. Да-а, это же какие люди у нас живут! Жаль, что уходят так быстро. Как в ту первую германскую войну ушёл командир роты поручик Саблин, царствие ему небесное, хороший мужик был. Вот и Агафон… Ему бы жить да жить… А оно вишь как. Что-то не то в канцелярии у Бога, раз он прибирает к себе в первую очередь самых лучших. Наверное, и там нужны хорошие люди. Кто его знает. Пойди, спроси.

Ефим не маленький, сам прошёл первую германскую войну, повидал всякого. И в атаки ходил, и отступал, и наступал. Понимает, что на войне, в бою не всё так просто, как может показаться со стороны. Бывает, один кто-то дрогнул, побежал и всё! Рядом товарища с крепкими нервами не оказалось, вот тебе и бегство в панике с передовой обеспечено. И откуда тот страх, та паника берутся, что поражают естество солдата, глядя на паникёра, кто его знает? Это ж солдат в бою чувствует и воюет уверенно, когда чует плечо товарища, острый, надёжный штык сослуживца рядом, на него надеется. Вот тогда и сам старается не подкачать, не подвести. Тоже осознаёт, что на него надеются, вот и не подводит, старается. Даже с жизнью своею расстаётся не сожалеючи ради товарищей. Так оно, именно так, Ефим это хорошо знает.

А в бою страх всегда присутствует, куда ему деться, страху этому? Живые же люди воюют, думающие. Как это не бояться за свою жизнь, какой бы она не была? Жить все хотят, известное дело.

– Интересно получается, – заговорил сам с собой мужчина. – А ведь и я жить хотел в ту войну, только о смерти почему-то не думал, когда бежал в атаку. Вот ведь какое дело. И голова во время атаки была как никогда чистой, светлой, никаких посторонних мыслей, кроме одной – добежать! И тело лёгкое, и сила откуда-то бралась, вот ведь какая штука. А смерть? Оно, испугаться не успеешь, если не думать о смерти заранее, не призывать её к себе. Она придёт сама незваной, заберёт к себе, не дав испугаться. Раз – и нету солдатика, нету служивого! Это ж было страшно перед товарищами, что ты, вражина, трусишь и они, не дай Боже, увидят, что ты сплоховал, что ты кажешь слабину, трусишь в бою, в атаке, что на тебя товарищи могут не надеяться. Вот-вот! Вот она где правда зарыта! Страх подвести товарища, не оправдать его надежд на тебя, всегда у солдата был выше страха за собственную жизнь! Вот оно как! Хм, – Ефим хмыкнул, огляделся вокруг. – Вот накрутил, итить его в лапоть. Хорошо, никто не видит и не слышит, прости, Господи, дурака старого, – Гринь снова покачал головой, удивляясь своим мыслям, выводам.

– А что-то в этом всё же есть, как не крути. Да-а, есть.