Виктор Бычков - Вишенки в огне

– Nach Kaserne! – он и здесь, в кабине служебной машины, оставался верен себе, был великодушным: разрешил солдату отвести себя до казармы. Он уважал и ценил себя. И был настолько добр, настолько щедр, что его великодушия хватало и окружающим.

Емеля давно сидел в погребе вместе с маленьким Васей. Мальчик всё норовил подняться по лесенке, но старик, сделав страшное лицо, всякий раз оттаскивал от лестницы вглубь погреба за бочку с солёными огурцами. Здесь темно, но люк прикрыт неплотно, и старческие глаза уже привыкли к темноте. И кажется не так страшно, когда стреляют. Емеля всегда боялся выстрелов, а сейчас тем более.

К нему в последние годы опять вернулась спокойствие и уверенность. Правда, здоровье совершенно не то, что было при отце Василии. «Видимо, – думал юродивый, – батюшка с матушкой скучают на том свете без Емели, вот и забирают потихоньку у него здоровье, просят поторопиться к ним».

А он и так уж засиделся здесь на этом свете. Стал часто ходить на кладбище. Не дальше как вчера опять был там, до конца выкопал свою могилу, ещё раз подправил, подравнял. Решил уложить, похоронить себя рядом с родными и любимыми при жизни людьми: батюшка с матушкой по правую руку, мамка – по левую. Вот благодать-то будет! Хотя и тяжко было копать, не за один день управился, почти неделю рыл, но вырыл-таки. Емеля понимает, что если он умрёт, зачем людей утруждать? Он и мёртвым не хочет быть обузой кому-то. А так положат в гроб, да и отнесут в готовую могилку. Благода-а – ать! Поведал молодому отцу Петру о своей могиле, о своих планах, тот только укоризненно покачал головой, но ничего не сказал. Одобрил, значит. Ну и слава Богу! Так тому и быть! Вот только плохо, что гроб не успел сделать, а так хотелось, чтобы всё сразу: и могила, и гроб. Никаких забот: умрёт Емеля, а у него уже есть и могилка, и гробик! Можно было заказать гроб столяру Никифору, так его уж и самого нет на земле: сожгли, окаянные немцы, деревенского мастера по гробам, чтоб им ни дна, ни покрышки. Старик пытается ругать немцев, потом понимает, что они не слышат, значит, не стоит на них слова тратить зря лишний раз.

Первое время, как только начался бой, мальчик пригрелся на руках старика, уснул. А Емеле лучшего и не надо: пусть спит, не видит и не слышит того, что творится наверху.

Старик любит мальчика, сильно любит. Как-то матушка с батюшкой оставили мальчонку на попечение Емели, сами куда-то отлучились на полдня. Тогда старик сидел, смотрел сначала на спящего ребёнка, а когда тот проснулся – на играющего, и так наплакался, так наплакался, как никогда ещё не плакал. Только плач, слёзы его были от умиления, от радости, от счастья, что Бог даровал ему, Емеле, держать на руках, созерцать такое… такого мальчика, как маленький Вася, Васятка, Василёк. И он понял, Емелю озарило в очередной раз, что в образе мальчика для него воплотилась благодать Господня, что раньше исходила от церкви, мамки, отца Василия, матушки Евфросинии и Макара Егоровича Щербича. Вот этот ребёночек воплотил в себя, заменил Емеле всех недостающих ему родных и близких людей. Как тут не любить Васятку?! Вот поэтому он и оберегает неразумное дитя, просит помолчать, не то услышит дьявол и сделает худо Васильку.

Люк открылся, над ним склонилось солдатское лицо в каске. Емеля ещё крепче прижал к себе ребёнка, забеспокоился, засуетился вдруг. Вот теперь он отчётливо понял, что за ним пришла смерть – холодом пахнуло, обдало в груди, и застыло там, потесним его душу, подтолкнув её к выходу из тела, туда, где она ещё ни разу не была, куда противилась, но уже готовилась. Такого ощущения никогда у Емели не было. А тут появилось вдруг, и так явственно, как и силуэт солдата на фоне солнечного дня в люке погреба. Раньше было трудно, плохо, даже больно иногда, но присутствия смерти не было слышно, старик это очень хорошо помнит и знает.

А сейчас она стояла где-то рядом. Емеля прислушивается к себе, пытаясь почувствовать страх. Но его нет. Странно, но страха не было, хотя смерть уже пришла, стояла у кромки люка. Ну что ж, раз пришла, так тому и быть. И он примет её, встретит стоически, как Богом данную веху в его жизни и пройдёт её, преодолеет со смирением, как и подобает православному человеку, как встретили её его лучшие друзья вот здесь, у стены храма.

Но он засуетился не из – за себя: на руках был плачущий Вася. Сейчас надо было оградить, спасти мальчика. Васятке угрожает беда! Смертушка зависла над головкой Васеньки! Вот что страшно, а не дыхание смерти в собственной душе. Он готов к собственной кончине, а вот мальчик… Мальчик должен, Василёк обязан жить! Емеля это знает: Васятка должен жить и будет жить! Емеля спасёт его!