Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

Сыро и холодно в свежевырытых окопах. А согреться негде. Нельзя развести и костер — рядом фашисты.

В одном из окопов — пять человек. Они плотно прижимаются друг к другу. Стоящий на часах автоматчик заботливо прикрыл окоп плащ-палаткой.

Солдаты притихли, согрелись, и уже кто-то тихонько похрапывает. Дремлет и Никаноров. Надо бы использовать затишье, хорошенько уснуть, набраться сил для предстоящего боя, но мысли о доме, о родных местах, товарищах мешают ему спокойно спать. Мысленно он уже побывал в Москве, на своем заводе, поработал на продольно-строгальном станке, потом долго говорил с комсоргом цеха, стройной и большеглазой Лизой Болотовой. Никаноров часто ее вспоминает. Письма от нее он аккуратно заворачивает в целлофан и хранит вместе с комсомольским билетом.

Здесь же, в кармане, и ее фотокарточка. Никанорову хочется взглянуть на карточку, но это невозможно: в окопе совсем темно. «Надо спать», — решает Никаноров. Но теперь уже не собственные мысли, а сосед по окопу Миша Удальцов мешает ему. Миша ворочается и что-то бормочет вполголоса.

— Чего не спишь-то? — спрашивает Никаноров.

— Мать вспомнил. Старенькая она у меня, часто хворала — жива ли? Писем что-то нет.

— Пришлет. Помолчали.

— Ну а ты чего не спишь? — в свою очередь поинтересовался Миша. — Или комсорг ваш заводской спать не дает?

— Вспомнил и ее.

Удальцов и Никаноров — друзья, они решительно все знают друг о друге.

— Знаешь, Мишка, чувствую я, словно бы другим человеком стал. Вспомнится что-нибудь, и кажется, не я это был, а кто-то другой. Вот припомнил, как первый раз с парашютом прыгал, и не верю, что я таким был… Рассказать?

Мише Удальцову не особенно интересно, как Никаноров научился прыгать с парашютом, но из деликатности он говорит:

— Валяй!

— Я ведь строгальщик, — немного монотонным голосом начинает Никаноров, — на заводе работал. Ребята у нас были дружные. В выходной как-то собрались поехать в парк культуры. Ну, ходили, бродили по аллеям, а потом кому-то в голову пришла мысль — на вышку. Все спрыгнули, а я сробел. Посмотрел вниз и не могу решиться. А товарищи уже на земле, кричат мне, поторапливают. А я, как истукан, стою и не знаю, что мне и делать-то. Прыгнуть боязно, вниз спуститься по лестнице стыдно. И все же не стал прыгать. Эдак осторожненько спустился на землю. А ребят нету. Ушли. Сел я в троллейбус — и домой. Ладно! На другой день выхожу на работу, а ребята со мной почти не разговаривают. Да еще и в стенной газете про этот случай написали, карикатуру нарисовали и вообще стали подтрунивать надо мной. А тут еще Лиза Болотова… Прихожу в клуб на танцы, приглашаю ее на вальс. А она отказывается. И так мне обидно стало. Думаю: за кого же меня принимают? В следующий же выходной в парк пошел и раз шесть или семь с вышки спрыгнул. Вот я теперь и думаю: на пустяковом деле струсил, а здесь, на войне, вроде не хуже других…

Где-то в стороне заработал мотор, залязгали гусеницы. Удальцов, не дослушав товарища, поднялся на ноги, высунулся из окопа. Выглянул из своей щели и пулеметчик Василий Будрин.

Этот опытный и очень смелый солдат не мог переносить лязга гусениц. Его всегда румяное остроносое лицо сразу побледнело, и весь он превратился в слух. Причиной тому — случай под Москвой, когда вражеские танки чуть не задавили его в окопе. Но вот опять стало тихо. Будрин облегченно вздохнул и тут увидел выросшего словно из-под земли командира взвода.

— Вот тебе в помощь два человека, — сказал ему Табаков. — Сейчас снимаемся. Пулемет будете нести на себе, попеременно. В походе не разговаривать — кругом фашисты.

Через полчаса батальон тихо покинул лес. Люди шли по одному, след в след, не теряя из виду друг друга. Батальон растянулся почти на целый километр. И когда передние были уже далеко, замыкающие увидели в нескольких метрах от себя пущенную в воздух ракету.

Солдаты припали к земле.

— Пошли, пошли, — поторопил их Табаков. — Это наши.

Человеком, пускавшим через каждые три — пять минут ракеты, был Алексей Сидоров. С тремя другими парашютистами он скрытно подполз к предполагаемому переднему краю противника, установил, что немцев в цепи нет и что на расстоянии ста пятидесяти метров друг от друга вместо автоматчиков находились только немецкие ракетчики. Время от времени пуская ракеты, они создавали видимость полного окружения леса.

Трех таких ракетчиков разведчики Черноусова сняли и, чтобы не вызвать подозрения со стороны немцев, сами продолжали пускать ракеты, а один из них в это время вернулся к Черноусову. Он обо всем доложил ему, и майор без труда и потерь вывел свой батальон из опасной зоны.