П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

С криком «Ура!», паля без толку из винтовок, мы бросились на врага. От неожиданности они растерялись и все бросились бежать в сторону, бросив пулеметы. Некоторые из них упали замертво от наших пуль. Мы также растерялись от неожиданного успеха.

Вместо того, чтобы завладеть пулеметами и использовать их против финнов, мы бросились «шарить» и «прочесывать» помещения, беспорядочно стреляя, куда попало. Некоторые набросились на лежавшую здесь кучу печенья. Шофер, шедший рядом со мной, боевой парень, схватил целую глыбу масла и всунул в противогазную сумку. Мне стало как-то не по себе. У меня не укладывалось в уме, как можно в такое время, быть может, в предсмертные минуты, думать о масле или печеньи? Для меня это было равносильно преступлению. Но люди, видимо, об этом не думали. (Позже я сам, когда страдал от голода, сильно сожалел, что не захватил кусочек масла.)

Пока мы «прочесывали» помещения, финны успели опомниться и собраться с силами. Бесшумно они вынырнули из леса и с криками и стрельбой бросились на нас. Их было много, и все – с автоматами. Мы начали отходить, отстреливаясь. Многие из наших падали замертво, или были ранены.

Боевой шофер Сухов (с маслом) вскрикнул и уронил винтовку. Я быстро подбежал к нему. У него из простреленной ладони сочилась кровь. Я наскоро перевязал ему руку. Финны были совсем близко, а наши далеко ушли вперед. Он схватил винтовку, и мы бросились бежать. Вдруг позади себя я услышал страшный крик. Я оглянулся и увидел, как мой друг, шофер, подкошенный пулей, стремительно упал на землю. Подойти к нему было нельзя, и я побежал дальше.

Ранение

Впереди была речушка. Дальше по дороге я увидел бежавших наших бойцов, еще дальше, в лесу, слышна была стрельба, страшный шум, крик и отчетливая русская ругань. «Хоть бы добраться туда», – мелькнуло у меня в голове, и я бросился вплавь. Финны остались позади, они не решались подходить к речке и издали вели обстрел из автоматов. Я взобрался на береговую насыпь и начал пробираться к лесу. Вдруг я сзади почувствовал что-то вроде страшного ожога. Я упал. В глазах потемнело. Когда я опомнился, я увидел около себя лужицу крови. Я понял, что ранен в ногу, в паху. Я попытался подняться, но, как сломанный, рухнул на землю. Я оглянулся. Я лежал совершенно один, посреди большой дороги, маленький, ничтожный, окровавленный комочек. Впереди слышно было, как все дальше и дальше удаляются уходящие наши части. Сзади финны продолжали обстреливать лес и дорогу. «Пришел конец», – подумал я.

Пробираюсь в лес

Мозг у меня работал отчетливо. Я решил во что бы то ни стало убраться с дороги в лес. Я сбросил сапоги. Один из них был обильно заполнен моей горячей кровью. Сбросил шинель. Оставил только винтовку и патроны. Осторожно, на четвереньках, я начал ползти. Жгучая боль при малейшем шевелении не давала возможности двигаться, но инстинкт самосохранения заставлял превозмогать боль. Со сжатыми зубами, испытывая ужаснейшие муки, я медленно полз вперед, оставляя за собой кровавый след. Наконец, после долгих мучений, я достиг цели. Я забрался в лес под первое попавшееся дерево и закрыл глаза.

Лес трещит

Когда я открыл глаза, я увидел перед собой стройный сосновый лес. Кругом никого не было, но в лесу все время стоял такой ужасающий грохот, что я сначала не мог понять в чем дело. Потом я сообразил: «Финны прочесывают лес». Кругом раздавались оглушительные взрывы, деревья трещали, и во все стороны отлетали куски стволов, целые ветви и с огромной силой ударялись о другие деревья. Иногда ломались и с сильным треском падали целые деревья. Все это бушевало вокруг меня, а я лежал один, совсем один в этом большом лесу, в этом страшном грохоте и думал: «Скорей бы стукнуло меня чем-нибудь, чтобы закончились все эти мучения». Но второй голос где-то внутри говорил: «Не надо, хоть бы не ударило осколком, авось как-нибудь выберусь из этого ада».

А лес бушевал. Осколки деревьев летали беспрерывно, но ни одна щепочка не дотронулась до лежащего здесь, в этом бушующем море, окровавленного комочка. Это ли не чудо?

Раненые уходят. Я плачу

Вскоре грохот прекратился. Слышен был только шорох ветвей – мерное покачивание деревьев, угрюмо оплакивающих невинных жертв, понесенных ими вследствие обстрела. День угасал. Тревожно и шумно летали птицы с дерева на дерево, издавая порой дикие непонятные крики.

С водворением спокойствия в лесу я резче стал ощущать свою рану. Она начинала давать о себе знать, ощущалась сильная ноющая боль. Где-то далеко впереди слышны были стрельба и шум. Это уходили наши. Вдруг послышался шорох и шум приближающихся шагов. Я схватил винтовку, но тут же заметил двух наших бойцов. Они, опираясь на винтовки и палки, медленно ковыляли на своих раненых ногах. Остановились и предложили мне следовать с ними к нашим. Я с трудом поднялся. Уж очень мне хотелось пойти с ними. При помощи винтовки я попытался сделать шаг, но страшная боль в ноге не дала мне этого сделать, и, как подкошенный, я рухнул на землю лицом вниз. Товарищи поковыляли дальше. С грустным, завидующим взглядом провожал их я. Это уходили последняя моя надежда, последнее дорогое, что называлось наше. Теперь я остался совсем один, такой маленький, такой ничтожный в этом большом, угрюмом, страшном и, главное, чужом лесу. Мне стало так больно, так жалко самого себя, что я не выдержал и заплакал.