П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Так что теперь я четко понял вопрос немца, но пожал плечами, притворился непонятливым. Немец повторил свой вопрос, и, когда я снова притворился непонятливым, он начал показывать на уши, глаза и переносицу и что-то приговаривать со словами «Израиля, Моисея». Я снова сделал вид, что не понимаю. Тогда ко мне повернулся парень, сидящий впереди меня, и разъяснил: «Та то то вiн питае чi ти жид». «А! – ответил я. – Нет». А немец закивал головой несколько раз вниз и вверх, приговаривая по-немецки «ja, ja», что значило «да, да».

Что же мне делать? Как мне быть? В этой обстановке ничего я сделать не мог. Я думал, что немец меня поднимет и передаст для расстрела.

Но он ничего не предпринимал, а упорно смотрел на меня.

Тем временем подъехала грузовая автомашина и нас всех погрузили в кузов и повезли по направлению Могилева.

Я следил за немцем из полевой жандармерии, который нас охранял также и при погрузке в машину. Меня волновало, сообщит ли он обо мне свое «открытие» о том, что я «Jude», или нет.

Нас погрузили. Этот жандарм остался, и я не слышал, чтобы он что-то обо мне говорил новой охране.

Охранял нас один солдат. Сидел он в углу. Винтовку поставил на пол и, придерживая ее, читал газету, поглядывая на нас. В кабине сидело еще два немецких солдата.

С одной и другой стороны от дороги на поле встречались наши раненые солдаты. Двое с легким ранением добрались к обочине, попросились в машину, и их усадили в кузов.

Бежать нужно, бежать можно!

Я всю дорогу обдумывал, как спрыгнуть с машины, чтобы солдат, читая газету, не заметил хотя бы в начальный момент. Это, конечно, было связано с большим риском, но у меня других вариантов не было. Я твердо знал, что меня пустят в расход. Поэтому даже в такой нелепой обстановке искал возможность сбежать. Все ехали молча, только двое, как мне показалось, старше нас по возрасту, разговаривали между собой. Разговор четко был слышен.

Один из них рассказывал, что обслуживал генерала, ежедневно готовил ему курицу и себя не давал в обиду. Другой тоже, как я понял, ходил в ординарцах у крупного начальства. По моему убеждению, эти двое были проныры и приспособленцы. Говорили они всю дорогу, и, между прочим, глядя на меня куровар сказал: «Я и до войны их не любил и прямо в глаза им высказывал, а не так, как другие, скрывали…»

Война, говорил он, продлится месяца три-четыре, нас сейчас, видимо, разместят в домах комсостава, мы будем работать на восстановлении мостов и других важных стратегических объектов. Когда-нибудь мы расскажем своим детям об этом… Так он фантазировал про свою перспективу до тех пор, пока нас не привезли в Могилев. Я понял, что эти двое для меня опаснее охранника и спрыгнуть с машины мне они не дадут.

Машина остановилась на дороге у пивного завода. Вышел немец, переговорил с нашим конвоиром, и тот приказал половине пленных, в том числе и фантазерам, слезть с машины и следовать в ворота завода. Вторая половина, в том числе и я, остались на машине. Через несколько минут и нас сняли с машины и завели в здание. Когда мы переступили порог, я увидел, как первая группа наших ребят с трудом выкатывала из подвала большие чаны с пивом. А немец кричал на них: «Гей но, люс», при этом он размахивал плетью и ударял ею наших пленных, в том числе и фантазеров.

Наша группа стояла в ожидании распределения работы. В это время я увидел во дворе в шагах 18 от меня выстроенную беспорядочную очередь местных жителей, женщин и стариков с посудой для пива. К ним подскочил пьяный немец-фельдфебель выяснить, чего они хотят, и начал их разгонять, размахивая плетью и пиная ногами. Увидев это, я направился к этому фельдфебелю и получил от него пинок и толчок и, вместе со всей разогнанной очередью, выбежал со двора.

Мой расчет оправдался. Я не слышал, как на этот мой шаг реагировали остальные пленные. Выражение их лиц я не видел, но, видимо, они были ошеломлены.

Наивные евреи Могилева

Выйдя за пределы двора пивзавода, я прежде всего решил добыть себе кепку или другой головной убор, так как по стриженной под машинку голове немцы сразу угадывали наших солдат. Хотя я был порядочно заросший, но равномерная заросль меня тоже выдавала.

Увидев на крыльце одноэтажного дома пожилую еврейку, я попросил у нее кепку. Она вынесла кепку и покормила меня свежими картофельными оладьями.

Я вышел к Днепру, Днепр в Могилеве узкий. Коренной берег высокий. На скамейке вблизи от коренного берега сидели два деда – белорус и еврей с внуком, который был занят какой-то игрой. Я к ним подошел и спросил, можно ли пробраться по берегам Днепра в Днепропетровск. Они удивились моему глупому наивному вопросу и в один голос отрицательно ответили. В это время мимо нас проходила пьяная баба, выкрикивала антисоветские, антисемитские изречения и восхваляла фашистов. Мы все трое высказали свое возмущение по поводу таких недобитых крыс, выползших из нор.