П. Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Так я впервые увидел убитого немца. Может быть, попал в него я. Определенно это утверждать не могу, так как стрелял не я один. Но я был обучен стрельбе еще до войны, умел пользоваться новым оружием, в то время как другие бойцы были военного призыва, в том числе и наш старшина, и обучены не были.

Когда машину привезли на нашу сторону, из нее выволокли фельдфебеля. А в закрытом специальном для продуктов кузове стояла бочка с салом и ящики с другими продуктами, награбленными немцами в колхозе. Нас переписали для представления к награде.

Воспользовавшись продуктами, сварили суп. Меня послали в колхозную кухню за супом с двумя ведрами. Когда я нес суп, вся рота залегла в окопы, и только я один с двумя ведрами был на земле во весь рост. Мне кричали, чтобы я залег. На нас двигались немцы и вели огонь. Пришлось поставить ведра с супом и перебежками добраться к окопу.

Немцы открыли огонь и перешли в атаку. Мы оборонялись, у нас был один пулемет «Максим», два «Дегтярева», автоматы и винтовки. После первой атаки немцы подошли с двумя танкетками к реке, часть из них уже переправилась через реку. Я уже слышал их возгласы «Рус давайся». Но наш огонь вынудил их уйти и скрыться за дорогу. В наших рядах были убитые и раненые. Полы моей шинели были посечены. Раненые стонали. Некоторые молили, чтобы их пристрелить, так им было невыносимо мучительно больно. Воспользовавшись коротким затишьем, я и Леня предложили командиру роты отходить. Однако он нам пригрозил и сказал «Куда?».

Через 6–8 минут фашисты вновь пошли на нас. Подошли они очень близко, я уже считал себя пленным, но наш оборонительный огонь снова завернул их обратно. Нас осталось из роты менее 15 человек. Патроны кончились. Поэтому командир сказал «уходим», и мы бегом ушли. Мне и сейчас непонятно, почему немцы нас не преследовали и не захватили, почему дали возможность уйти?

К вечеру мы разбрелись. Я и Леня остановились в школе. Там собрались еще вооруженные рядовые, младший и средний комсостав. Выставили охрану и заночевали. Утром пошли искать, куда и к какой части следует примкнуть, стать в строй и на довольствие. Масса разбитой армии по дороге неорганизованно уходила в восточном направлении. В противоположном, западном направлении передвигались отдельные военные грузовые автомобили, реже легковые. Мы, я и Леня, двигались на восток. Однажды перед нами остановилась полуторка, из кабины вышел старший лейтенант. Задержал нас и других и со своей командой начал отбирать оружие, приговаривая: «Кто идет с передовой, тому оружие не нужно». Попытался он и у нас забрать. Леня отказался отдать, я последовал его примеру. Старший лейтенант присмирел: «Как это можно довести отступление нашей армии до такого состояния?» Он обвинял Сталина за неподготовленность. Вспоминал свое участие в боях в Испании. Потом сквозь слезы попрощался с нами и поехал в сторону фронта.

Где был фронт, точно я не знал. Видно было вокруг у горизонта зарево, и казалось, что мы находимся в огненном кольце. Орудийные залпы доносились с большого расстояния и были приглушенными. Мы изрядно проголодались. Зашли по дороге в хату. Там было уютно, нас покормили, а уходить не хотелось. Хотелось отдохнуть, поспать, нервы были на пределе. Но Леня торопил. Он был прав. Мы пошли к передовой. Подошли вплотную. Я увидел цепи наших войск, вступающих в бой. Вперед они двигались змейкой, а легкораненые отходили назад. Вот как раз в этом месте, где выходили наши после боя, мы с Леней стояли и смотрели в обширную впадину – поле боя. В этом месте – в районе Сухарей под Могилевом – была предпринята попытка прорваться из окружения.

Я остался один

Было очень досадно. Ведь он был мой путеводитель. Его совет и решение были для меня непрекословны. И вот в самый критический момент я остался без него среди огромной разбитой армии. Все разбегались и исчезали с открытой площади группами по два-четыре человека, в основном в окружающую нас рожь. Я тоже укрылся во ржи. Примкнул к двум солдатикам. Они были из одного взвода. Один – сибиряк, второй – уралец. У них были небольшие припасы пищи, прихваченные со склада (сахар, сыр). Ребята были хорошие. Делились со мной всем, что у них было. Вспоминали свои родные края: Сибирь, Урал. Говорили, что, окажись они как мы здесь с винтовками в тех краях, настреляли бы дичь, зверя. А тут подбить нечего.