Джеймс Баллард: Империя солнца

Два месяца спустя, накануне отплытия в Англию, сойдя со сходней парохода «Аррава» и в последний раз ступив на китайскую землю, Джим вспомнил слова доктора Рэнсома. Облаченный в шелковые рубашку и галстук и в серый фланелевый костюм, купленный в универмаге «Синсиер компании», Джим вежливо пропустил вперед пожилую чету англичан и подождал, пока те проковыляют по деревянному настилу. Внизу была Дамба, во всем мишурном и многошумном блеске наступающей ночи. Все свободное место на набережной было запружено тысячами китайцев, которые кое-как протискивались между трамваями и лимузинами, джипами и грузовиками американской армии, ордами пеших и велорикш. И все они выглядывали британских и американских военнослужащих, которые то и дело возникали у входов в стоящие вдоль Дамбы отели. С пристани, скрытой от Джима баком и кормой «Арравы», сошли на берег отправленные в увольнительную моряки со ставшего на якорь посреди реки американского крейсера. Они едва успели ступить с борта своего десантного баркаса на твердую землю, а китайцы уже ринулись вперед: сотни карманников и велорикш, проституток и зазывал из ночных баров, лоточников, продающих вразнос разлитый в бутылки из-под «Джонни Уокера» самогон, торговцы золотом и продавцы опиума, то есть граждане Шанхая в его вечернем варианте, сплошь черный шелк, лисий мех, фальшивый блеск.

Молодые американские моряки протискивались сквозь обитателей сампанов и орущих полицейских из военной полиции. Моряки пытались держаться вместе и вместе же отбиваться от толпы желающих радушно принять столь дорогих гостей. Но, не успев добраться даже до первой остановки, где можно было бы сесть на трамвай и отправиться в самый центр Дамбы, они были сметены безостановочным потоком рикш, их руки уже лежали на плечах девочек из местных баров, а девочки вовсю кричали непристойности лощеным сутенерам, которые сидели за штурвалами довоенных «Паккардов», взятых в свое время из гаражей на тихих улочках возле Нанкинского шоссе.

Над панорамой шанхайского вечера царили три огромных киноэкрана, которые стояли на трех сооруженных вдоль Дамбы подмостках. По договоренности с командованием американского военно-морского флота, генерал-националист, получивший пост военного коменданта Шанхая, организовал на них в режиме нон-стоп показ кинохроники с европейского и тихоокеанского театров боевых действий, для того чтобы дать жителям Шанхая возможность хоть одним глазком взглянуть на недавно завершенную мировую войну.

Джим шагнул с шатких мостков на землю и посмотрел вверх на мелко подрагивающее изображение на экране, у которого едва хватало сил конкурировать с неоновыми вывесками и бегущими огнями на фасадах отелей и ночных клубов. Сквозь шум дорожного движения лишь время от времени пробивались гулкие, как отдаленный артиллерийский залп, фрагменты звукового сопровождения. Он начал войну с просмотра кинохроники в часовне Шанхайского собора — и вот теперь собрался распрощаться с ней под теми же самыми, почти не изменившимся за эти годы образами — русские пулеметчики идут вперед через развалины Сталинграда, американские морпехи при помощи огнеметов выкуривают японцев с какого-то тихоокеанского островка, истребители Королевских военно-воздушных сил расстреливают на ходу немецкий товарняк с боеприпасами… Примерно через каждые десять минут на экране появлялись китайские иероглифы и бесчисленные гоминьдановские армии на параде в Нанкине принимались приветствовать стоящего на трибуне победоносного генералиссимуса Чана. Из всех участников и творцов истории никак не были отмечены только китайские коммунисты, но ведь, в конце концов, их не так давно окончательно выбили из Шанхая и из всех других прибрежных городов. Их вклад в победу уже давно был сброшен со счетов, погребен под наслоениями киножурналов, которые упорно настаивали на собственной версии войны.

За те два месяца, которые прошли с момента его возвращения на Амхерст-авеню, Джим часто ходил во вновь открывшиеся шанхайские кинотеатры. Родители медленно приходили в себя после собственных нескольких лет заключения, проведенных в концлагере Сучжоу, и у Джима было полным-полно свободного времени, чтобы вволю помотаться по Шанхаю. После визита к дантисту, русскому белоэмигранту во Французской Концессии, он велел Янгу везти его на «Линкольн-Зефире» в «Гранд» или в «Катай», где садился в самом первом ряду огромного прохладного зала и смотрел очередную экранизацию «Батаанга» или «Женщины-воина».