Борис Ковальковский - В небе Кавказа

В феврале в мариупольскую школу № 2, где начинался сбор средств на постройку самолетов, пришла телеграмма. Ребята читали: «Высшая правительственная. Мариуполь. Средняя школа № 2. Директору школы т. Полубогатько. Комсоргу школы т. Кушнаревой. Прошу передать учащимся и учителям средней школы № 2 города Мариуполя, собравшим тридцать тысяч рублей на постройку самолета, мой горячий привет и благодарность Красной Армии. Желание учащихся и учителей будет исполнено. И. СТАЛИН».

А 16 апреля школа вручала специально прилетевшим для этого летчикам-гвардейцам самолет.

Летчики помогли взобраться на крыло истребителя комсомольскому вожаку школы Гале Кушнаревой.

— Бейте крепче фашистов, — говорила она. — Гоните их с нашей земли! Храбро сражайтесь за нашу Отчизну!

Боевая машина, на фюзеляже которой красной краской была начертана надпись: «От учащихся и учителей средней школы № 2 города Мариуполя», улетела на фронт. Вел ее летчик, друг Николая Лавицкого Иван Ильич Бабак.

Неразговорчивый, прямой, Бабак всегда был строгим судьей летчикам. И Николай мерил по нему все свои поступки. Сколько было правды в этом человечище! Бабак говорил:

— Если бой длится двадцать минут, весь уйди в этот бой, все отдай за эти двадцать минут. Не жалей себя.

И Николаю однажды было приятно услышать, когда Иван Ильич сказал летчикам:

— Учитесь драться у Лавицкого!

А ведь такую похвалу надо было заслужить у «воздушного барса», как звали Бабака. А сам Иван Ильич по этому поводу говорил:

— Вовсе я, Коля, не барс. Я Иван из украинского села Алексеевки, что незаметной точкой виднеется на карте между Кривым Рогом и Никополем. Но не это главное, а то, что одним воздухом мы дышим с тобой, делаем одну, надо сказать, нелегкую работу: бьем фрицев. И чем скорее мы изживем эту нечисть, тем чище будет воздух над Родиной. Понимаешь?

— Ну, как же тут не понимать, — соглашался Николай, пыхтя сигаретой. — Ведь давно уже, кажется с мая сорок второго, знакомы.

И они пускались в воспоминания о тех боях.

Кавказ был почти отрезан от центра. Новых самолетов не было. Старые изнашивались, а запасных частей не хватало.

Когда боевых машин стало совсем мало, создалась постоянная группа. Дмитрий Глинка брал в свою пару Ивана Бабака, Николай Лавицкий летал в паре с Владимиром Канаевым. В зависимости от количества исправных самолетов в труппе были Иван Свинаренко, Иван Шматко, Василий Шаренко, Василий Сапьян.

Летать, вести боевые действия было исключительно трудно. Мотороресурсы на исходе. Едва хватало сил оторвать самолет от земли при взлете. Многие летчики выходили из боя преждевременно.

После одного неудачного вылета Лавицкий рассвирепел:

— Мы что, на прогулку по Дерибасовской собрались? Я у вас спрашиваю? Молчите… — И тут разразился такими словами, каких от него никогда не слышали, — Фрицев испугались?!

Побелевший, он ругал друзей на чем свет стоит. Лавицкий был вообще-то прав. Но хотелось ему и возразить.

— В бой с полной уверенностью пойду только с Бабаком. Все остальные — трусы…

— Это на него непохоже. Никогда таким не видел. Вспыльчивый. Горячий. Но тут он превзошел самого себя. Для него нет никаких причин, чтобы не выполнить задание, — почесав затылок, проговорил его ведомый Канаев, когда Лавицкий, хлопнув дверью, вышел на улицу. — Вот он сейчас назвал в числе лучших Бабака. Согласен! Но Дмитрий Глинка дерется с врагом не хуже. Не так ли, Дима?

Глинка повернулся:

— Хочешь, скажу правду?

— А что?

— Прав Лавицкий, да и только. Вы слышали, чтобы он когда-нибудь жаловался на усталость? Весь отдается делу. И самолет у него всегда в порядке. А условия — одни. Надо из себя выжимать все. Это настоящий летчик-истребитель. Айда с ним мириться.

Кажется, было это совсем недавно — в дни боев за Малгобек и Грозный, а с тех пор прошло почти два года.

Во время итогов летного дня, слушая выводы генерала Васильева, И М. Дзусов написал записку Лавицкому: «Завтра получишь специальное и ответственное задание. Зайдешь ко мне лично!»

Весна была в полном разгаре. Черниговка, как и все притаврийские деревушки, от весенней распутицы тонула в грязи. Только возвышались надо всем курганы, составлявшие своеобразную тайну степи. На них застыли каменные изваяния далеких предков — угрюмые, настороженные, скрывающие разгадку «бабы».

Для чего были воздвигнуты? Может быть, что-нибудь стерегут они? Может, указывали путь-дорогу в далекие времена скифам? А может быть, их задумали еще каспии — очень древние народы? Кто знает?