Павел Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

«Было страшно, мне особенно. Я сделал себе удостоверение с армянской фамилией Шахдинарьянц. Это был мой школьный учитель химии, с такой фамилией. Вошли в станицу, зашли в хату… Хозяин хаты говорит мне: „Сдается мэни, шо вы з жидив“. — „Нет, я армянин“. — „Вот прийде жинка, вона скажэ“. Пришла хозяйка. И пока она смотрела на меня, двумя руками приподнимая свои груди, у меня внутри все дрожало. И она сказала: „Вирменин!“…» (семейный архив С.И. Липкина; см.: Нерлер 2003: 32).

Однако находились и те, кто, рискуя собственной жизнью, помогал бежавшим евреям-военнопленным.

В спасении Семена Сотникова, попавшего в плен в 1941 г. и бежавшего из Симферопольского лагеря, приняли участие несколько семей: Малышко, Рублевых, Руденко и их дети. Его скрывали в погребе, а затем в течение двух лет в деревне Кактагай неподалеку от Симферополя (Карточка спасенного. 2 января 2002 г. Предоставлена в отдел Праведников мира Благотворительным еврейским центром «Хесед Шимон»).

За оказание помощи военнопленным немецкие власти расправлялись с населением. Так, в местной газете г. Проскурова «Украинский голос» 25 октября 1942 г. было опубликовано сообщение: «21 октября 1942 г. перед немецким судом в Проскурове за поддержку бежавшего военнопленного были осуждены украинки: 1. Надя Галас, рождения 1907 г. — к смерти; 2. Вера Соловей, рождения 1909 г. — к смерти; 3. Мотя Заяц, рождения 1912 г. — к 5 годам тяжелой тюрьмы. Все три жительницы села Печески, Проскуровского района. Вышеупомянутые лица дали убежавшему военнопленному приют на ночь, накормили его и снабдили документами и одеждой, не сообщив об этом никому. Приговор приведен в исполнение 22 октября 1942 г. Знайте, что поддержка неизвестных лиц тяжело преследуется» (Архив Яд Вашем. М-37/1200. Л. 20–21).

Почему же, несмотря на угрозы смерти, находились люди, помогавшие бежавшим военнопленным?

Причины и мотивы помощи военнопленным вообще и евреям-военнопленным в частности на оккупированной территории были различными.

У многих, оказывавших помощь военнопленным, сыновья, мужья, родственники служили в Красной Армии. Ведь и они могли оказаться в подобном положении — бежать из плена, скрываться, и спасители верили, что и их близким кто-то так же поможет.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и идеологические мотивы: патриотизм, ненависть к оккупантам, участие в движении сопротивления. Однако чаще не идеология, а человеческое сострадание, неподвластные никакому научному анализу доброта и порядочность руководили спасителями.

Помощь оказывалась как совершенно чужими людьми, так и близкими, знакомыми, если скрывавшиеся приходили в родные места. Нередко приют беглецам оказывали женщины, оставшиеся без мужей, ушедших на фронт. Таких приймаков в селах так и называли «зятья», «зятьки». Неоднократно спасала евреев-военнопленных и всепобеждающая сила любви, не знающая национальных предрассудков. Любви таких, как Тамара Баранцева, Неонила Чистюхина и других, чьих имен и фамилий мы, к сожалению, никогда не узнаем.

Тех, кто спасал, было много, — но в сотни раз больше было тех, кто если и не убивал сам, то предавал, обрекая на смерть.

Лишь незначительному числу евреев-военнопленных после побега удалось либо найти убежище, либо добраться до партизанских отрядов, либо, перейдя линию фронта, после трудных проверок вернуться в армию.

После окончания войны судьбы многих бывших советских военнопленных сложились трагически. Освобожденных из плена — даже тех, кто сохранил в плену честь и достоинство, кто не изменил присяге, — вместо торжественной встречи, наград и компенсации за физический и моральный ущерб, как это было во многих западных странах, ожидали лагеря, недоверие и клеймо предателя на многие годы.

И о том, как сложилась их жизнь после освобождения, читатель узнает из их рассказов в этой книге.

Даже когда бывшие военнопленные в 1956 г. после XX съезда КПСС получили возможность публиковать свои воспоминания, они не могли сказать всей правды. Цензура строго следила за тем, чтобы авторы воспоминаний следовали законам советской идеологии и писали лишь о героическом поведении и сопротивлении советских военнопленных в плену.

Для воспоминаний, да и для всей художественной литературы советского периода, рассказывающей о плене, характерно, как говорил Варлам Шаламов, «обязательно изобразить „устоявших“». По его же словам, «это тоже вид растления духовного» (цит. по: Шрейдер 1993:216). «Все, что идет с недомолвками, в обход, в обман — приносило, приносит и принесет только вред», — писал Варлам Шаламов в письме Александру Солженицыну в ноябре 1962 г. (Там же, 205).