Павел Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне - Воспоминания и документы

Между тем, шаги приближались. Ветки трещали совсем рядом. Вот я уже отчетливо вижу, как в темноте вырисовывается огромный черный силуэт и движется прямо на меня. Я закрыл глаза и ждал конца… Мое ощущение в этот момент словами, конечно, трудно передать.

Но даже зверь меня пощадил. Он прошел левее меня шага на два. Видимо, он меня не заметил или пожалел. Я дрожал от страха и холода, потом забылся кошмарным сном.

Убить себя непросто

Не знаю, сколько времени я находился еще в таком состоянии в лесу. Я потерял счет времени. Полузабытье чередовалось с прояснениями. Помню только, что окончательно замерз, и последние силы покидали меня. Тогда мой возбужденный мозг принял решение свести счеты с жизнью. План был такой: я начну кричать и звать на помощь. Если где-то поблизости есть кто-нибудь из наших, то, может быть, они мне помогут. Если же я увижу, что подходит враг, то я тут же пускаю себе пулю в лоб или в грудь. Таково было окончательное решение моего болезненно разгоряченного воображения. Но это не так просто — самому уйти из жизни навсегда. Я начал к этому готовиться. Мысленно стал прощаться с родителями и братьями, со всеми родными и близкими. Последним, с кем виделся я сравнительно недавно, был брат Арон.

Это было летом 40-го года. Он приезжал в Ленинград и навестил меня. Мы стояли тогда в казармах под Ленинградом. Какой это был праздник для нас обоих, особенно для меня. К тому времени я уже провел год в армии, мучительный год муштры и издевательств. Г од тоски по родным, по кому-нибудь, с кем можно отвести душу. И вот он со мной: такой родной, такой близкий…

Меня на день отпустили. Мы поехали на поезде в Ленинград. В поезде мне стало плохо (видимо от нервного возбуждения), началась рвота. Но это прошло. И вот мы в Ленинграде. Эрмитаж. Шедевры мирового искусства. Я шагаю по залам в своих огромных сапогах, оставляю следы. Мне неловко, кажется, что среди этой красоты я в своих сапогах здесь лишний. Но какое наслаждение после года казарменной жизни очутиться здесь, среди этого богатства образов и красок, да еще с родным братом.

…День пролетел быстро. И вот мы уже на вокзале. Я вхожу в вагон. Он остается на платформе. Мы машем друг другу. На глазах у обоих слезы. Видимо, предчувствие нам что-то подсказывало…

Я немного отвлекся. Очень трудно примириться с тем, что весь Божий красивый мир кругом ты видишь в последний раз. Ведь я еще совсем не жил. Но такова, видно, судьба.

Решение принято. Но как его осуществить? Оказывается, убить себя не так уж легко, не только морально, но даже физически. Как убить себя из винтовки? Она была заряжена. Но если приложить дуло к виску или к сердцу, то пальцы не достают до курка (я много раз примеривался).

Тогда я поблизости нашел небольшой толстый прутик. Обломал его. Если приложить его к курку и нажать рукой на прутик, то может произойти выстрел, и все будет кончено.

Я тщательно все отрепетировал. Кажется, все было сделано правильно. Сейчас об этом жутко писать, но тогда, когда я прикладывал дуло к виску и примерял, достанет ли палочка до курка, было совсем страшно. Но я решился. Хватит ли силы воли? Я в последний раз огляделся кругом: на деревья, на птиц, на небо, и… начал кричать.

Плен

Я кричал долго, пока не выбился из сил. Никто на мой крик не отозвался. Кругом шумел лес. Пролетали с криком птицы. Моросил дождик. Было обычное утро. Последнее, как я считал, утро в моей жизни. Обессиленный, я задремал. Винтовку из рук я не выпустил. Зловещая палочка лежала рядом.

Очнулся я от шуршания и треска веток вблизи меня. Когда я открыл глаза, то увидел вокруг дула автоматов, направленных на меня. Затем я разглядел человек пять финских солдат, которые держали эти автоматы. Я попытался достать мой прутик, но тут же почувствовал, что винтовку выбили из моих рук. Не знаю, хватило бы у меня духу нажать на курок, чтобы убить себя, но такое твердое намерение было. Хотя где-то в глубине мозга шевелилась мысль: а вдруг все обойдется, вдруг еще можно будет пожить. Все же чертовски жить хотелось.

Я не успел опомниться, как они, лопоча что-то на своем языке, вытащили затвор винтовки и бросили его в озеро. Я понял, что настали последние мои минуты. Я ждал, что вот-вот они меня прикончат, или сначала начнут издеваться, а затем уж…

Но они не сделали ни того, ни другого. Они положили меня на плащ-накидку и куда-то потащили. Единственное, что мне тогда хотелось, это чтобы все это скорее кончилось. Я не сомневался, что конец будет скоро, но каким он будет?