Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

– Это можно, – сказала санитарка Тоня, смуглая, кругленькая, как кубышка. – Подставляйте мягкое место. Поспите часа два, как свеженький встанете.

В этот момент дверь распахнулась. Втащили бойца с замотанной тюрбаном головой.

– Подождите минутку, – попросила она Воронкова.

И стала разматывать тюрбан. Штрафник, белый как бумага, трясся всем телом. Под глазом кровоточила небольшая круглая дырка, из другой, на нижней части затылка, слабо вытекала кровь. Человек рассказывал, как его ранили:

– Стоял на посту, глядел… вроде тихо. Я голову повернул, а тут вспышка. Как вдарит…

Он глотнул, набирая воздух, чтобы продолжить рассказ, обморочно закатил глаза и присел на табуретку. На затылке выстригли кружок, обе сестры заглянули туда и обменялись взглядами. Саша Бызин понял, что, несмотря на бодрый вид, дела раненого плохи. Ему ввели морфий и отвели на своих ногах в соседнее помещение.

– Безнадежный, – сказала санитарка Тоня и, рисуясь перед статным политруком, попросила прикурить.

Воронков передал зажигалку и строго сказал:

– Его в санбат быстрее надо.

– А вы не командуйте тут, товарищ политрук. Мы сами знаем, что к чему. Он лишь с виду живой, а внутри умер. Пуля мозг насквозь пробила, корку даже вышибла. У него движения нарушены, и дыхание вот-вот прекратится. Через час-два отойдет. Может, и раньше.

– Ну, так морфий вам вводить, товарищ политрук? – вмешалась другая санитарка. – Полежите у нас, отдохнете.

Воронкову уже расхотелось находиться рядом с умирающими людьми, и он вышел наружу. Вчерашний мороз не возвращался, дул сырой холодный ветер, который прошибал насквозь. Из траншей вылезать было опасно, немцы открывали пулеметный огонь по любой движущейся цели. Минометы вели обстрел с нескольких точек, выпускали пять-десять мин и замолкали. Это был самый настоящий передний край, который не оставляли в покое.

На смену минам прилетели два огромных фугаса. Они шарахнули с таким грохотом, что Воронкова оглушило, хотя снаряды взорвались не менее чем в ста метрах. Подброшенный тополь быстро кувыркался и свалился вниз ободранным копьем, без единой ветки. Огромная черная воронка дымила, там журчала вода, по замерзшей в глубине земле змеилась толстая трещина. Развалило остатки полусгоревшего блиндажа, откуда выбивали накануне фрицев.

Второй фугас превратил в кучу перепаханного хлама фундамент разбросанного хуторского дома. Бойцы расхаживали по сочащейся сгоревшей взрывчаткой впадине и спорили, был ли кто в погребе.

– Там вода, кто туда полезет? – утверждал один.

Другой вслушивался в шипение выходящих газов, закашлялся и отбежал в сторону.

– Был – не был, какая разница. Спишут, как остальных.

У капитана Елхова имелся хорошо укрепленный блиндаж с рельсовым перекрытием и железнодорожными шпалами не меньше, чем в три ряда. Здесь же крутился Маневич, сидел телефонист. Ординарец Костя Гордеев листал яркий журнал и курил трофейную сигарету. Вторая комната показалась Воронкову удобной для проведения политзанятий. Здесь даже стояла полочка с книгами. Виктор Васильевич покосился на журнал в руках ординарца с фотографией хорошенькой загорелой фрау на лыжах и почему-то в купальнике.

– Голых баб разглядываешь? – спросил Воронков.

– Все одетые, сами гляньте.

– Чего мне там смотреть…

Но все же полистал хрустящие яркие страницы. Что-то среднее между спортивным и семейным календарем. Немецкая семья с лыжами и собакой дружно улыбалась перед аккуратным домиком в горах. Хорошенькая девушка весело бежала по склону, ее догонял фриц в короткой куртке. Дама вносила в комнату кофейник и блюдо с румяными булочками. К удивлению Воронкова, ординарец неплохо переводил немецкий текст.

– Где научился?

– У нас в Кемерове немцев полно эвакуированных.

– Не эвакуированных, а высланных, – поправил Виктор Васильевич. – Нас чем-нибудь кормить собираются?

Взрыв ударил приглушенно, но блиндаж основательно встряхнуло. Пожалуй, ударил фугас дюйма на четыре, не меньше.

– 105 миллиметров, – подтвердил Маневич. – Ну, этот нам не очень страшен. Вот если восьмидюймовка снова долбанет, никакие перекрытия не спасут. Снаряд сто десять килограммов весит.

– Знаю, – буркнул Воронков, хотя с таким калибром еще не сталкивался. Он понял, что, судя по глубине воронок, здешние блиндажи таких попаданий не выдержат.

– Не волнуйтесь, товарищ политрук, по нам мортиры стрелять вряд ли будут. Дорогое удовольствие – штрафников в землю закапывать. Нас минами глушить будут и легкими гаубицами. Бог даст, отсидимся в блиндажах.