Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю

— Утром я пошла в больницу, как всегда, помогала больным, а потом молилась у святого Юра.

— До которого часа?

— Вышла из собора в начале четвертого.

Бобренок снова невольно оглянулся на Павлова, хоть и знал, что в три часа старший лейтенант уже послал своих людей, чтобы позвонили в комендатуру.

— Кто может подтвердить, что вы говорите правду? — спросил он у монахини.

Сестра Надежда обиженно заерзала на скамье, но сразу овладела собой и ответила:

— В больнице есть немало людей, которым помогала. А у Юра... — развела руками. — Там я общаюсь с богом, а не с людьми...

— До которого часа находились в больнице?

— До двенадцати.

Выходит, у кармелитки было не менее трех часов — достаточно времени, чтобы объехать на велосипеде полгорода.

— Может, видели в соборе кого-то из знакомых?

— Когда я молюсь, то не смотрю по сторонам.

— И приблизительно в четыре были уже в монастыре? — просто так, для порядка, задал еще один вопрос Бобренок.

— Да, в четыре, — подтвердила кармелитка и искоса взглянула на игуменью, словно ожидая подтверждения, однако мать Тереза стояла с каменным лицом, будто и не слышала их разговора.

— Итак, вы утверждаете, что не были в доме номер восемь, что в Вишневом переулке? — иронично усмехнулся Бобренок.

— Никогда.

— Ну и ну! — воскликнул Бобренок почти весело. — Придется свести вас с дворником и жильцами этого дома. Забавная будет встреча, пани Грыжовская.

В один миг от невозмутимости кармелитки не осталось и следа. Теперь отчетливо стало видно, какого неимоверного труда стоила ей демонстрация внешнего спокойствия. Стараясь не выдать свое волнение, она недоуменно пожала плечами, — дескать, не понимает, о чем идет речь.

Майор задумался на несколько секунд и поинтересовался:

— Давно вы постриглись? — Заметил, какая-то тень легла на ее лицо, и повторил: — В монахини когда пошли?

— Еще до войны. — Монахиня подняла на Бобренка глаза и усмехнулась одними губами, грустно, даже скорбно, будто извиняя этому чужаку его бестактную назойливость.

— И все время в этом монастыре?

Сестра Надежда снова покосилась на игуменью, словно ожидая от нее поддержки, но не получила ее и ответила:

— Нет, я тут совсем недавно.

«Да, — подумал Бобренок, — в этом что-то есть, по-видимому, ответ на все наши вопросы». Но вел разговор дальше ровно, ничем не выдавая своей заинтересованности:

— С какого месяца?

— С июня.

— Этого года?

— Да.

— А в каком монастыре пребывали раньше?

— В Кракове.

«Конечно, — усмехнулся про себя Бобренок, — попробуй проверить, когда Краков еще под немцами».

— Почему же решили перебраться именно во Львов? — спросил он.

— Потому что я тут родилась, — ответила монахиня уверенно. — Неподалеку от города. Село Воля-Высоцкая, под Жовквой.

— И есть у вас родственники в этой Воле?

— К сожалению, нет. Но односельчане должны помнить моего отца. Стефан Кундяк. Он умер еще перед войной, и мать переехала к брату в Краков.

— Именно теперь вас потянуло в родные места? Но ведь где та Воля-Высоцкая, а где Львов?

— Что же делать, в Воле-Высоцкой нет монастыря, — ответила она сухо.

— Не все ли равно, где молиться богу? В Кракове или во Львове?

— Поблизости от этого города погребен мой отец!

— Несомненно, причина уважительная, — не без иронии согласился майор. Оглянулся на игуменью. — Это правда? — спросил он.

— За сестру просил сам митрополит.

— Шептицкий?

— Да.

— Он сам велел, чтобы вы взяли сестру Надежду?

— Да, позвал меня и сказал, что это желательно.

— И ничем не объяснил своего решения?

— Не мне обсуждать его.

Вдруг у Бобренка мелькнула одна мысль. Он наморщил лоб, стараясь сосредоточиться, выключился на какой-то неуловимый миг, конечно, никто не заметил этого, а майору хватило нескольких секунд, чтоб утвердиться в своей мысли, и он спросил:

— Митрополит предупредил вас, чтобы сестру Надежду не обременяли монастырскими заботами?

— Откуда знаете?

— Но ведь это так?

— Святой отец поставил условие, чтобы сестра пользовалась полной свободой.

— И это не удивило вас?

— Все от бога, и святому отцу виднее.

— Значит, сестра Надежда могла оставлять монастырь, когда ей заблагорассудится? И возвращаться так же?

Игуменья наклонила голову в знак согласия.

— Вы не расспрашивали сестру Надежду, куда и зачем она ходит? И что делает?

— Я не из любопытных... — холодно блеснула глазами мать Тереза, но ответ ее вовсе не убедил Бобренка.