Николай Далекий - Охота на тигра

— Держите! — кричит Годун, стягивающий сапоги с убитого солдата.

Но пленные стоят рядами по обе стороны прохода, смотрят на пробегающего мимо них жалкого, с залитым кровью лицом, врача и не двигаются. Оцепенели.

Годун хватает автомат. Однако кто-то там очнулся, сообразил, подставил ногу, и врач кувырком падает на землю. Навалились на него...

— Спокойно, товарищи! Освобождаем всех. Желающие нам помочь — два шага вперед!

Начали выходить. Сперва стремительно шагнули вперед человек десять, за ними почти все. Столпились на проходе.

— Занять свои места! На дверях! Эй, там на дверях! Смотрите в оба!

Те, что должны были выступить в роли немцев, торопливо переодевались. Юрий облачился в костюм коменданта. Он был брезглив и испытывал приступы тошноты, натягивая на себя одежду убитого им человека, еще сохранившую тепло тела. Юрию помогали — поддерживали за локти, когда он совал ноги в брюки, подавали сапоги, застегивали пуговицы, отряхивали пыль с мундира. Никто ничего не спрашивал, не комментировал. В этом не было нужды, все понимали, что произошло и что может, должно произойти через несколько минут.

Сапоги жали в подъеме, фуражка оказалась малой, не лезла на голову, и Юрий разорвал околыш сзади. Перчатки, хлыст. Он готов. Нет, нужно взять пластырь — великолепная деталь гримировки. Он наклонился и сорвал пластырь со щеки коменданта. Вспомнил — часы.

— Часы? У кого часы?

Часы оставались на руке коменданта, никто не позарился в эти минуты на ценную вещицу. Их сняли и подали Юрию — большие, со светящимися цифрами и стрелками на черном циферблате, противоударные, влагонепроницаемые, изготовленные швейцарской фирмой по спецзаказу вермахта. Бежит тоненькая красная секундная стрелка... С того момента, как комендант и его сопровождающие скрылись в бараке, прошло не менее восьми минут. Но все одеты, готовы.

— Пошли! Петр, возьми на руки собаку.

Идут. Пленные с восхищением и ужасом смотрят на шагающих по проходу «немцев». Точь-в-точь, как глазеют на приехавших «фотографировать» фильм киношников в каком-нибудь маленьком провинциальном городе. Съемки продолжаются. Документальный фильм потрясающей силы. Роли исполняют действительные участники событий. Сценарий бывшего узника гитлеровского концлагеря Юрия Ключевского...

Каждый шаг отдает болью — ужасно жмут сапоги.

— Я ничего не вижу в очках, — слышится позади. Это Коваль, он в мундире врача, очень похож. — Можно снять?

— Нет! Разбей, выдави стекла.

Идут быстро, на ходу отряхивают пыль с мундиров, проверяют оружие, переступают, как полено, лежащий на проходе труп врача в голубоватом трикотажном белье.

У западных дверей заканчивает приготовления Нестеренко. Он снарядил двое носилок. На одних лежит бездыханный старший переводчик Цапля — длинные ноги в крагах торчат из-под куска брезента, каким прикрыто его тело. На вторых — якобы раненый пленный, которого взяли на допрос. Их будут нести восемь пленных — по одному на ручку носилок. Среди них Ивашин. У него пистолет, второй пистолет у Нестеренко, третий у Ключевского. Автоматы у «солдат» — Годуна и Прокопенко. Последние уточнения порядка шествия.

— Сперва впереди идешь ты, унтерштурмфюрер, — скороговоркой сыплет Нестеренко, — шагов сорок, треть пути. Затем выхожу вперед я с носилками. Немцы сзади. В случае задержки автоматчики открывают огонь по часовым. Приготовились. Спокойно... Юра, выходи.

— Сейчас. Приклею… — Юрий развернул тампон.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Баранов.

От помощника старосты несло фекалиями, он растерянно смотрел на Ключевского, узнавая и не узнавая в нем коменданта. Сомнения Баранова рассеял удар дубинки. Успев вскрикнуть, он рухнул под ноги Ключевскому.

Юрий, брезгливо морщась, приклеивал тампон к щеке, он вдруг вспомнил, что видел на марле следы крови и гноя, его замутило и, едва он отскочил в сторонку, как началась сильная рвота. Что может быть ужаснее для голодного человека, чем эти мучительные судороги, заставляющие исторгнуть из желудка то, что было съедено за день. И это в тот момент, когда одна-две потерянных секунды могли стоить жизни не только ему, но и сотням его товарищей, в тот момент, когда успех наполовину был завоеван. Какая ирония судьбы, ничего злее не придумаешь...

Бежала по кругу красная секундная стрелка на черном циферблате. Пленные стояли на своих местах. Барак, весь барак, весь лагерь ждал. Кругом слышались голоса, испуганные, требовательные, угрожающие, просящие.