Николай Далекий - Охота на тигра

После моста поехали мы к тому месту, где наша группа после восстания решила пробиваться на север к партизанам и должна была пересечь шоссе у деревни Заболотье. Нарвались мы тогда на колонну с немцами, и нас окружили. Был сильный бой до глубокой ночи, и не один гитлеряга от нашей пули на тот свет был отправлен, но наши потери, предполагаю, были больше, потому как у нас оружие было редко у кого и боеприпаса мало, а у них и пулеметы, и минометы. Вот тогда, когда думалось, что все погибнем, мы составили список, кто тут бился насмерть, вложили его в футляр немецкого противогаза и спрятали в дупло молодой сосенки. И что Вы думаете, Иван Степанович, нашел я ту сосну, и то дупло, и тот футляр с нашим списком. 182 фамилии. Тот список вместе с футляром передал в музей Дворца пионеров, где у нас после обеда встреча с пионерами была.

Про ту встречу надо особо рассказать, так она мое сердце растревожила. Собралось так много, что пришли не только пионеры, но и постарше, и даже человек сто взрослых. Внутри помещения не хватило, пришлось устраиваться во дворе под открытым небом.

Слушали нас при полной тишине и внимании, слово боялись пропустить. Выступали все мы. Петров и Лучко рассказывали про Язя — Иванов Сергей Васильевич его фамилия, учитель в гражданке был, политрук на войне. А также рассказывали про подпольную организацию и как они Нестеренко, по кличке Семен, приказали идти в переводчики, чтобы своего человека там иметь. Потом Юлия Петровна рассказывала тихим голосом за детские годы сына Юрия. Не расхваливала его, а говорила только, что сильно любил книжки читать и был большой мечтатель. А о чем он мечтал, ее спрашивают. Она на это говорит, мечтал стать моряком, летчиком, героем, а больше всего чтобы люди жили красиво и справедливо.

Теперь наступает моя очередь. Поскольку я всех знал и во всех наших планах лично участвовал или очевидцем был, то мне было что рассказать. Говорил я и за вас, за Полудневого, за Нестеренко и за кладовщицу, которая погибла. Когда сказал, как я в карцере благодаря Нестеренко паек предателя Блохи съел, всех развеселил, прямо-таки качались со смеха. Но больше всего я посвятил нашему Чарли, так и сказал Ваши слова, что, если бы не его журавли в небе, так мы погибли бы все в этом лагере без какой пользы, а так все-таки мы, голодные, безоружные, хорошо гитлеровцев пощипали. Гляжу, Юлия Петровна наклонилась, в платочек сморкается, тут и я слезу пустил. Последнее время нервы подводят, чуть что — и плачу.

Между прочим, вопрос мне задали, получил ли я орден за восстание. Я на это говорю, будь я на месте правительства, то ни ордена, ни медали никому из пленных не дал бы, потому за плен, по моему твердому мнению, орденов не полагается. Ну, а если проявил ты в плену геройство и удалось оттуда выскочить, — молодец, догоняй своих, становись на свое место в строй.

Нам сильно хлопали, благодарили, а в конце самые молодые поднялись и запели «Пусть всегда будет солнце», что мы все присутствующие активно поддержали. Вышло так трогательно, что у меня сердце защемило. Ну, а на следующий день приехали из области те, что снимают киножурнал, подняли шум и снова повезли меня на то место к сосне с дуплом и заставили снова вынимать футляр, а сами всё крутили на пленку. Говорят, будет в киножурнале. Так я на старости лет попал в киноартисты.

Посылаю Вам адреса тех наших товарищей по лагерю, каких удалось разыскать и какие живы еще, а также фотографии, какие сделаны на месте. О своих домашних делах напишу в следующий раз. Есть хорошее, есть и такое, что хотелось бы лучше.

Обнимаю Вас, Иван Степанович, и желаю крепкого-крепкого здоровья и долгих лет жизни. Не поддавайтесь хвори.

Приветствую Ваше семейство.

Ваш вечный друг Петр Годун».