Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит

Он покосился на Шайтана, и тот добавил со знанием дела:

– Щас оклемается малек, и можно будет учинить допрос с пристрастием.

– Ага! – заржал Писка. – Первой степени допрос, как тогда – под Новый год, когда мы за линией фронта того гусака толстопузого взяли, а он, с-с-сучара парашная, молчал, как партизан на допросе, и мы боялись, что не дотащим его живым в такой мороз. Тогда, поди, градусов двадцать было, не меньше. И ведь заговорил, с-с-сучара подколодная, до самой жопы раскололся.

Он хотел было еще что-то добавить, и тоже очень веселое, однако Бокша так на него посмотрел, что Писка вынужден был замолчать, так и не открыв рот.

– Все, ша! Кажись, мы не того вырубили, кого надо.

– Как… это? – набычился Шайтан.

– А так вот, очень даже просто! – в ярости на самого себя взвился Бокша. – Похоже, это вовсе не мухолов, а пристяжной [48] Мадьяра. И он узнал меня.

– Так чего ж ты!.. – почти прошипел Шайтан. – Совсем мозги поотшибало?

– Видать, поотшибало, – сказал, будто сплюнул под ноги, Андрей и, приподняв пальцами подбородок мухолова, зашарил глазами по его лицу.

– Ну? – выдохнул за его спиной Писка.

– Вроде бы похож и в то же время…

– A мы щас у него сами узнаем, – пробурчал Шайтан и с оттяжкой, хлестко ударил невменяемого мухолова сначала по одной щеке, затем по другой. Примерился было врезать еще разок, но его остановил окрик Андрея:

– Погодь маленько!

И действительно парень вроде бы оживал. С натугой разлепил глаза, помутненным взглядом уставился в переносицу стоявшего перед ним Андрея. В какую-то секунду его взгляд стал более осмысленным, и на его лице даже появилось некое подобие улыбки, и он разлепил спекшиеся губы:

– Боцман!

Шайтан и Писка одновременно уставились на своего командира, и в этот момент запоздавшая память выбросила полустертые события пятилетней давности.

Сибирская тайга, зима, лесоповал, трескучий грохот необъятных в комле лиственниц, подламывающих под себя молодую поросль, и огромный сук, отлетевший при падении лиственницы от ствола и смазавший Боцмана по голове…

Его тогда спасла зэковская шапка-ушанка, принявшая удар на себя, да еще, пожалуй, кружка наваристой чаги, которую тут же заварил Мадьяр, и Пуля… да-да, именно его верный пристяжной по кличке Пуля поил еще не пришедшего в себя Боцмана той самой чагой, уложив его на лапник у таежного костра.

Шум взвизгивающих пил, треск надрывающихся в снегу тракторов, тот самый костер, горячая, терпкая чага…

Господи, как же он мог забыть всё это?!

– Пуля?.. – не совсем уверенно произнес Андрей.

На лице Пули застыла уже более осмысленная улыбка, и он кивнул головой.

– Я уж думал, не узнаешь.

Чувствовалось, что ему еще очень трудно говорить, но он выжимал и выжимал из себя слова:

– Я уж и сам засомневался, ты ли это, когда на барахолке тебя увидел… Следить стал. Среди братвы треп пошел, будто ты на фронт подался, в штрафбат.

– Ладно, об этом потом, – отмахнулся Бокша, помогая парню удержаться на ногах. – Сам-то как?

– Нормалёк, – ухмыльнулся Пуля, разминая все еще гудящий после удара затылок. – Мы же с Мадьяром, считай, в одно и то же время откинулись [49] и с тех вместе заруливаем. Поначалу было в Одессу кости кинули, но там после освобождения красноперые [50] большой шмон наводить стали, бывало, даже движки заглушать [51] ночами начинали, вот мы и подались с Мадьяром сюда.

– А почему бы не в Ростов или в тот же Харьков? – подал голос Писка. – Там же вроде бы как и караси пожирнее, да и от уголовки проще уйти.

– Это так только поначалу кажется, – покосился на него Пуля. – Щас чистка больших городов началась, и красноперые в том же Ростове столько братвы повязали да к стенке поставили, что поминальных стаканов не хватит. А здесь вроде бы как ничего. К тому же это родные места Мадьяра, у него дед с бабкой отсюда родом.

Считай, это был тот самый момент, когда можно было без особого напряга вставить слово про Мадьяра, и Бокша не упустил возможности:

– Так что, и Мадьяр здесь?

– Так а я-то о чем тебе толкую?!

– И как он?

– О-о-о, – уважительно протянул Пуля, – та братва, что здесь осела, его сразу признала, так что он в паханах теперь ходит.

– Небось на хромой козе не подъедешь?

– Отчего же не подъедешь? Еще как подъедешь. К тому же мы тут тебя вспоминали как-то…

– Надеюсь, не за упокой?

Пуля только скривился на это виновато-вымученной ухмылкой.

– Ладно, считай, что я воскрес, – хмыкнул Андрей, – и теперь жажду с Мадьяром повидаться.