Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского

Письмо было смято, точно его сжала нервная рука… Впрочем, это не было удивительным, поскольку шофер заявил, что конверт он нашел под ковриком на сиденье. Удивительнее всего то, что письмо хотя и было адресовано Людмиле Георгиевне Сенченко, но, судя по конверту, пришло не по почте.

«Значит, Мила получает письма каким-то другим путем и что-то скрывает? У нее есть какая-то неизвестная ему потаенная сторона жизни?»

И хотя между мужем и женой существовал молчаливый уговор, что их личная переписка неприкосновенна, Василий Антонович впервые за все восемь лет их совместной жизни нарушил им же самим установленное правило.

И как ни пытался он включиться в свой любимый труд, как ни пытался скрыть от внимательных глаз Минаковой свое состояние, строчки, написанные незнакомым почерком, то и дело вставали перед ним:

Не скажу, как я вам много благодарен. Все полученное от вас сделало меня счастливым. Рад быть для вас тем, чем вы есть для меня.

И все. Ни даты, ни обратного адреса, ни даже города. Впрочем, какой-то адрес, видимо, был, но на смятом и загрязненном конверте ничего разобрать было нельзя.

Итак, это роман?

Нет, не может этого быть!

Эту подлую двойную игру он считал исключенной и для себя и для Людмилы.

До оих пор в отношениях супругов Сенченко не было ни ревности, ни мелких подозрений. Василий Антонович вспомнил, как совсем еще недавно они вместе с Милой подтрунивали над тем, что с наступлением весны секретарша Инна Зубкова украшает его рабочий стол то веточками мимозы, то букетиками фиалок… Верил и он жене.

Разве мог он предположить, что уже сегодня эта его вера будет поколеблена?

Ласково проводя рукой по волосам Василия, Мила тогда пошутила, что она спокойна за сердце мужа, так как даже в условиях хорошо поставленной лаборатории она считает его достаточно тугоплавким. А он, целуя эту маленькую ручку, серьезно сказал, что его сердце мягче воска только для одной-единственной женщины в мире…

Неожиданно в его памяти возник и еще один эпизод. В свое время он не придал ему значения. На днях, когда дружившая с его женой Минакова обратилась к Людмиле с самым невинным вопросом: что та делала на главном почтамте? — жена почти по-детски до смешного смутилась и залепетала что-то невнятное…

Чувство, схожее с отвращением, шевельнулось в его душе.

И все же легко ли зачеркнуть любимый, светлый образ!

Перед ним возникла жена совсем не такой, какой он знал ее теперь — красивой, нарядной женщиной. Он вспомнил ее почти девочкой, в тапочках на босу ногу, в ситцевом сарафанчике, в сиянии стриженых золотистых волос… Такой, какой он встретил ее в студенческие годы.

Почему именно ему, выросшему в домишке на пыльной уличке, страстному голубятнику и лучшему городошнику с Казацкого вала, оказалась так нужна именно эта беспечная, немножко избалованная девушка?

Ведь над Милой Русаковой товарищи нередко подсмеивались. Весь факультет Харьковского университета, где он впервые встретился с ней, знал, что за возможность послушать приехавших на гастроли столичных знаменитостей, Мила Русакова могла целую неделю довольствоваться холодными пирожками с повидлом и оставаться без обеда.

А как трудно было Миле определить свое жизненное призвание!

Неожиданно, даже не окончив второго курса физико-математического факультета, она перешла в Институт иностранных языков!

Мила утверждала, что решила изучить язык, искусство, литературу Испании в надежде когда-нибудь стать полезной исстрадавшемуся народу. И Василий объяснил это столь свойственной Людмиле романтической приподнятостью и душевной отзывчивостью. Вероятно, эта внутренняя поэтичность и была для него — жестковатого, вихрастого и упрямого паренька — так привлекательна.

Но для остальных этого, очевидно, было маловато. Ведь даже в старых глазах матери, устремленных на его жену, Василий порой улавливал настороженность, но он старался не замечать этого.

Василий Антонович тревожно взглянул на квадратик ручных часов.

Золотые часы…

Это был дорогой подарок, привезенный Милой из последней заграничной командировки. Родители назвали такой подарок мотовством. А его это тронуло. Он предполагал, что часы достались ей ценой тех же трогательных жертв и лишений, как и посещения в студенческие годы концертов столичных мастеров…