Лев Савельев - Дом Павлова

К Дому Павлова шли по ходу сообщения, вырытому в полный профиль. Здесь на открытой местности, шум клокотавшего в заводском районе боя слышался явственнее. Дронов отметил, что траншея в порядке, достаточно глубокая, и даже длинному Формусатову не приходится нагибаться. Местами на дне уложены кирпичи.

— Тут раз налило, хоть на лодке плыви! Форменная Венеция, — щегольнул Формусатов красивым словом. — Воду вычерпывали ведрами… Две ночи работали…

У каменной стены — остатки складского фундамента, преграждавшей траншею, Наумов остановился и прислушался. Что можно различить в этом непрекращавшемся слитном шуме, было известно, вероятно, ему одному.

— А эту кобылу надо брать с лёту, — проговорил, наконец, Наумов. — Давайте, товарищ капитан, первым, так оно верней будет… Пока фашист не заметил…

Дронов легко преодолел препятствие и лишь потом, глядя, как вслед за ним через стену перебираются остальные, разобрался, почему Наумов окрестил ее «кобылой».

— Нашли место для физкультуры! — напустился он на командира роты. — Еще б турник сюда!.. Людей губите, сами под пули лезете… — Обычно спокойный и выдержанный, комбат разбушевался не на шутку. — Саперов не догадались вызвать…

Что мог Наумов возразить? Прав капитан, ничего не скажешь. Ведь сам день и ночь лазаешь здесь под пулями. Порой теряешь понятие о реальной опасности и тогда уже не смотришь: больше ли одной такой стенкой или меньше… Командир роты досадовал сам на себя. Ведь совсем недавно Павлов доложил, что Александрова ранило именно у этой стенки, когда тот переползал с ужином — термос еще и теперь лежит там наверху. Тогда же Наумов и запросил в полку саперов. А не проверил, прислали или нет, и все осталось по-старому… Сегодня же даст нагоняй… Прав капитан, ничего не скажешь…

Но вот и выход из траншеи. Обычно, когда в Доме Павлова ждут посетителей, на посту стоит Рамазанов. Сегодня его нет — ему нельзя отойти от бронебойки. У входа с автоматом в руках дежурит сам Павлов. Предупрежденный по телефону, он вышел навстречу начальству. В тех, кто вынырнул из темноты, он сразу узнал и Наумова, и худощавую фигуру Дронова, и длинного Формусатова. Но все равно раздалось привычное: «Кто идет?» Оно вырвалось как-то машинально.

— Дошлый сержант, — хмуро пошутил шедший впереди Наумов, — не всех к себе в дом пускает, а с разбором…

— Хорошим гостям всегда рады, — весело ответил Павлов. — Да и злых найдем чем попотчевать…

— Ты бы, сержант, поменьше хвастал, — оборвал его Дронов, — и прежде чем зазывать гостей, наладил бы дорожку… Чтоб пулей потчевать гитлеровцев, а не своих.

«Чего это он с ходу напустился?» — удивился про себя Павлов. Весь батальон знал своего комбата сдержанным и вежливым, а тут…

— Мы и Гитлеру полную порцию отпускаем, не жалеючи, товарищ капитан.

— Востер ты, Павлов, на язык, — снова обрезал его Дронов, — а ерундовую стенку в траншее убрать не можешь.

— Так ее не языком, а толом хорошо бы, товарищ капитан. — Наконец-то Павлов смекнул, почему разгневался комбат. — А тол дело саперное…

— То-то и оно, что саперное… — Дронов выразительно посмотрел на командира роты. — Ну что ж, домовладелец, веди в свои хоромы!

Все эти дни напряжение в Доме Павлова не ослабевало ни на час. Бой шел в нескольких километрах севернее — в заводском районе и хорошо был виден из окон верхних этажей. Ждать можно всякого… Мощный громкоговоритель продолжал из дома военторга «стращать» двадцатым числом. Мол, пятнадцатого, — в тот день, когда гитлеровцы получили по зубам, была только репетиция. А вот уже двадцатого — держитесь: «Родимцев буль-буль в Волге…»

Бронебойщики посылали в военторг одну бронебойную пулю за другой, но нащупать хорошо замаскированный громкоговоритель не удавалось.

В Доме Павлова теперь удвоили бдительность. Минометчики оборудовали несколько новых позиций и почаще стали перетаскивать свои «бобики» с места на место, стараясь создавать у противника впечатление, что здесь не три миномета, а куда больше. То же самое проделали и «сабгайдаки»-бронебойщики. Почти без передышки работал афанасьевский пулемет. Свирин и Бондаренко едва успевали набивать ленты.

В сочетании с огнем из Дома Заболотного и из мельницы получался очень сильный огневой заслон. Гитлеровцы не могли и головы поднять.

В эту ночь здесь бодрствовали все. Чулан, заваленный ватой, куда обычно забирались на полчасика соловьиного сна, пустовал. Никто не мог урвать этого полчасика… Противник энергично постреливал, методически, с равными промежутками, рвались мины, то и дело раздавались пулеметные и автоматные очереди.