Лев Савельев - Дом Павлова

Женщина оставалась там и назавтра, только теперь уже она больше не подавала признаков жизни. И собаки возле нее уже не было.

В те дни взволнованные девушки особенно часто бегали наверх, так что даже Матвеич поддержал Ольгу Николаевну:

— Дурные вы, думаете, перед красивой девушкой и пуля посторонится?

И тут же с пристрастием начинал расспрашивать: что сверху-то видно? Девушки отвечали коротко:

— Стреляют.

А однажды утром всё вокруг заходило ходуном, дом потряс артиллерийский обстрел. Позже, в очередную свою вылазку, девушки выяснили: рухнула стена, выходящая на площадь.

В понедельник, двадцать первого сентября, однообразное течение жизни в подвале было нарушено.

Наташа спустилась сверху и на обычные расспросы Матвеича только и успела сказать: «Там творится черт знает что!», как дверь распахнулась, и ветерок, пронесшийся по комнате, задул каганец, постоянно мерцавший на столе.

Вслед за тем в подвал ввалился военный с тяжелой ношей за спиной.

Разглядев, что здесь кто-то есть, он вскинул автомат наизготовку, и в тот же миг раздался пронзительный крик: перепуганная тетя Груша истошно завопила.

— Да не шуми ты, тетка, не режут тебя, — раздался в ответ хриплый голос. — Подсобите лучше, чем голосить…

Глаза немного привыкли к темноте, и все увидели, что на спине у высокого носатого солдата, обхватив руками шею, повис человек. Его безжизненные ноги едва касались земли. Солдат стал бережно опускать на пол свою ношу.

Свой! У всех отлегло от сердца. Зажгли каганец, потом еще один. Ольга Николаевна засуетилась возле дивана, освобождая место для худого человека с реденькими усиками на восковом лице. Санинструктор Калинин только что подобрал на площади Девятого января раненого и, не решаясь идти далеко, втащил его в ближайшую дверь.

Ольга Николаевна отстранила санитара и сама занялась раной. На простреленный бок она наложила повязку, остановила кровотечение. Калинин не особенно возражал. Он и сам еще не пришел в себя от того, что ему пришлось пережить за последние полчаса. Уже немолодой человек, он немало повоевал. Скольких таких, как этот длинноногий, он уже повыносил с поля боя за долгие месяцы войны, и в Сталинграде уже нанюхался пороху. Но в такую передрягу, как сегодня, он попал впервые.

Раненого стали поить чаем, кто-то даже достал заветный кусочек сахару. Тем временем мужчины принялись расспрашивать Калинина.

— Никак ирода за Волгу пустили? — строго заметил Михаил Петрович.

— А ведь бахвалился тот Яша-автоматчик: «Прогоним, в один момент прогоним!..» Эх, и умеет же наш брат языком болтать, — проворчал себе под нос Матвеич, как бы отвечая собственным мыслям.

Что мог Калинин сказать утешительного? Когда он тащил раненого, ему казалось, что враг уже занял все вокруг и с минуты на минуту появится и тут, в этом доме.

— Худо, папаша! Беда приспела, наперед не сказалась, — только и проговорил он, прихлебывая из большой эмалированной кружки горячий чай, заботливо поднесенный и ему Фаиной Петровной.

Все умолкли.

Первым подал голос Матвеич.

— Вот что, мать, — сказал он, обращаясь к жене, — достань-ка мой старый пиджак и те серые порты: они ему впору придутся, — кивнул он в сторону лежавшего на диване солдата. — А машину эту дай-ка сюда, — потянулся Матвеич за автоматом, оружие санитар тоже вынес с поля боя. — На случай чего, теперь тут нас с тобой уже двое вояк. Не так ли, служивый? — И он лукаво подмигнул Калинину.

В тревоге прошел весь день. А вечером в подвал ввалилась Лида Ритухина. Она была одета в рваную кофту, светлые волосы наглухо упрятаны под серый платок, и в первый момент ее даже не узнали.

— Фашисты! В соседнем подъезде… — Она сказала это шепотом, но ее поняли все.

Когда прошло оцепенение, первым, как всегда, отозвался Матвеич:

— А ты толком расскажи, без паники, где ты их видела?

— У нас в двери дырочка есть, мы с Левкой часто глядим в нее, — начала Лида. Глаза ее были широко раскрыты. — Вдруг слышим — не по-нашему говорят, а потом по лестнице сапогами затопали — и наверх…

Сколько прошло гитлеровцев, Лида сказать не могла. Но ей показалось, что много.

Собрались на совет.

— Прежде всего надо этого пристроить, — указала Ольга Николаевна на диван, где лежал перевязанный солдат.

Решили поместить его в чуланчик за трансформаторную будку, там, где тыквы.

Под покровом темноты Калинин перенес своего подопечного. Ольга Николаевна, пересилив страх, отправилась вместе с ними — уход за раненым она не могла доверить никому.