Припоминаю наши первые переходы из Брянского леса. Тогда Яков Григорьевич все время шел с третьей и тринадцатой ротами в голове колонны, сразу же за разведкой. Мы тогда не знали, что это был его маневр. Оказывается, Панина хотели оставить на Сумщине, а он, не желая расставаться с отрядом, ушел с нами, и лишь на третьем переходе показался на глаза командиру и комиссару. Тогда же, вспоминая осень 1941 года, Панин говорил:
– Никогда не забуду первый бой. Немцы начали нас обстреливать из пулеметов. Засвистели пули, и я залег. Когда смотрю, мимо бежит вот он, Федя Карпенко и кричит: «Эй, Яша, какого лешего валяешься на земле, когда пули летят намного выше головы!» Елки с палкой, я чуть сквозь землю не провалился от стыда. Думал, что все уже постиг, а оказывается, в военном деле я полный профан. Снова надо было учиться.
Так вот и учился вместе со всеми…
Теперь за плечами Якова Григорьевича годовая школа партизанской борьбы и большая закалка. Он уже не всякой пуле кланялся. Душевным и чутким отношением к товарищам завоевал уважение партизан. Вскоре Панин стал признанным всеми секретарем партийной организации.
Яков Григорьевич всегда находил время, чтобы побеседовать с бойцами. Чаще всего его можно было увидеть среди автоматчиков третьей роты и разведчиков. Вот и сейчас он пришел, чтобы вручить листовки с текстом праздничного приказа народного комиссара обороны, посвященного двадцать пятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, для распространения среди населения.
– Несите слово правды в народ, — напутствовал Панин.
– Давайте больше листовок, — нападал на секретаря Журов. — Полтора десятка на группу – очень мало. Вы знаете, что жители за каждую листовку дают кувшин молока или десяток яичек. Я не к тому говорю, что молока захотелось, — спохватился разведчик. — Нам и так его везде дают. Тяга к правде у народа большая…
– А в одном селе такой случай произошел, — вмешался в разговор Костя Руднев. — Мы туда приехали в воскресенье, как раз в церкви служение шло. Так наша листовка пошла по рукам и дошла до попа. И что вы думаете? Священник зачитал ее перед всеми прихожанами…
– Выходит, батюшка-то идейный, — под хохот разведчиков выпалил Юра Корольков.
– Идейный, не идейный, а и он распознал звериное лицо фашизма, — ответил Костя Руднев.
– Надо, чтобы все люди поняли это, — вставил Панин.
А вечером три разведывательные группы ушли на выполнение заданий. На северо-восток к Ельску и Мозырю отправилась группа Осипчука, на юг к Олевску – группа Гапоненко, а на завод – в Глинное, Березово и Старое Село пошел Мычко со своим отделением.
Парторгом в разведывательной роте был Иван Георгиевич Архипов. Разведчики любили его за храбрость, веселый нрав и простоту. Однако меня удивляло то, что в отряде ему присвоили множество прозвищ. Называли его «великим комбинатором», «виртуозным балалаечником», «шахматным чемпионом», «парнем-рубахой», а некоторые даже склонны были считать его врожденным артистом. Но прочнее всех приклеилась к нему кличка «Ванька Хапка».
Обычно, если предстояло выполнить рискованное задание, где нужна особая смекалка, политрук Ковалев говорил:
– На это дело пошлем Ваньку Хапку. Все сделает, как по нотам.
Когда я попытался узнать, почему Архипова называют «Хапкой», то не нашлось никого, кто бы мог толком ответить на этот вопрос. Даже не помнили, кто ему дал эту кличку. Одни говорили, что это дело Феди Карпенко, другие указывали на Черемушкина, третьи на Федю Горкунова.
Отвечая на мой вопрос, Ковалев сказал:
– Да он любит все делать напором, неожиданно, без тщательного обдумывания. Одним словом, действует на хапок. Отсюда и назвали его Ванькой Хапкой.
Но это было не совсем так.
Иван Георгиевич Архипов в партизанский отряд попал, как и многие воины в первый год войны, через бои, окружения, отступление. Но приход его к партизанам был необычным.
Однажды партизанская застава задержала высокого, чуть сутулого человека, лет двадцати трех. На нем была потрепанная куртка, измазанная мелом и красками. Через плечо – малярная кисть, на длинной ручке которой висело помятое жестяное ведро.
– Здравствуйте, друзья-приятели, — сказал задержанный, снял кепку с надорванным козырьком и слегка поклонился. Длинный чуб, цвета переспелой соломы, упал на глаза. Он коротким рывком откинул голову назад, и копна волос легла на прежнее место.
Читать дальше