Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Не надо.

Она села на диван и не то приказала, не то попросила:

— Садись вот тут.

Осторожно, словно боясь упасть, Иван подошёл к дивану и сел, Матюшина положила ему руку на голову, растрепала волосы и засмеялась.

Ударил гром. Набравшись силы за весь вечер, он гремел, как батарея самых тяжёлых пушек, и ослепительно белые молнии перечёркивали небо. Они вспыхивали, словно яркие отсветы, в глубине тёмных, зловещих туч, пробивали их острыми, как копья, зигзагами, обвивали длинными, закрученными, яркими лентами.

Налетел ветер. Где-то застучало сорванное железо. Дверь на балкон раскрылась настежь. Матюшина вскочила с дивана, подбежала к двери. Железняк поспешил за нею.

Величавая картина ночной грозы открылась перед ними. Уже не белые, а зеленовато-синие молнии били в землю, словно небо осатанело, словно оно решило вконец испепелить землю. Гром бахнул над самой крышей, как будто пополам разорвалось огромное полотнище, и сразу хлынул сильный ливень.

Матюшина закрыла дверь на балкон и всем телом прижалась к Ивану, — она дрожала, как в лихорадке.

— Боюсь.

Иван обнял её, и она показалась ему удивительно маленькой, беззащитной и близкой. Вот так бы и стоять всю жизнь, защищая любимую от молний, от грома, от бури.

Любовь Максимовна притихла в его крепких объятиях. Она подняла лицо, и в свете молний оно показалось юноше не испуганным, а печальным. Потом неспешным и каким-то очень привычным движением она обняла Ивана обеими руками за шею и крепко поцеловала в губы.

Утром Иван проснулся от обычного басистого гудка. За окном сияло яркое июльское солнце. Любови Максимовны в комнате уже не было.

Чувствуя себя как никогда свежим и сильным, он соскочил на пол, одним рывком распахнул дверь на балкон, выглянул. Дверь соседнего балкона была плотно закрыта.

«Ещё спит», — с нежностью подумал Железняк.

Он поглядел на парк, омытый грозой, на ясное, голубое небо, на солнце, ещё не горячее, ласковое, и ему захотелось крикнуть от счастья, чтоб вся Калиновка узнала о существовании Ивана Железняка. Вот стоит он на балконе, и жизнь его полна, и Любовь Максимовна любит его, и впереди столько счастья!

Он быстро умылся и оделся. Чтобы успеть позавтракать, нужно было прийти минут за пятнадцать до работы. Иван знал, что не опоздает, у него всё было рассчитано до минуты. Выходя в коридор, он на мгновение остановился, припоминая, не забыл ли чего, но ничего вспомнить не мог. Проверил, заперт ли замок, потом взглянул на противоположную дверь, подошёл и осторожно погладил обыкновенную железную ручку — ведь её совсем недавно касалась рука Любови Максимовны… Иван быстро спустился на улицу, выбивая по лестнице весёлую чечётку, радостная энергия бушевала в его теле.

Капли прошедшего дождя притаились в венчиках цветов под лапчатыми листьями каштанов. Они падали, а Иван, стараясь подставить каплям лицо, смеялся, не зная отчего.

До своего цеха он добрался необыкновенно быстро, словно сама земля несла его в это утро. Теперь позавтракать — и к работе. Тут Иван вспомнил про отъезд Максима Сергеевича и забеспокоился. Хоменко хороший слесарь, но каким он окажется бригадиром, неизвестно.

За пять минут до гудка юноша уже был около станины небольшого пресса, который им поручили смонтировать. Маков стоял тут же, докуривая папиросу и готовясь приступить к работе. Появление Железняка он встретил вопросительным взглядом.

— Что это у тебя глаза как фары? Ты, Случайно, не выпил вчера?

— Нет, не выпил, — весело ответил Железняк.

Его весёлость была непонятной. Пётр Маков поморщился, бросил окурок и сплюнул.

— Дело ясное, влюбился, — спокойно, словно речь шла о чём-то самом обыкновенном, определил Михаил Торба.

Железняк покраснел. Нет, он никому не позволит касаться своей любви! Пусть о чём угодно говорят, а его не трогают… Он уже собрался ответить Михаилу что-то резкое и обидное, чтобы раз и навсегда отбить охоту к таким разговорам, но около станины появился озабоченный Хоменко, и разговор прервался.

— Начинайте, ребята, — сказал заместитель бригадира.

Рабочие разошлись по местам. Пресс был небольшой. Такую машину они монтировали уже не впервые, а главное — работа была начата ещё под руководством Половинки и теперь шла как по хорошо смазанным рельсам.

В этот день всё удавалось Железняку. Детали словно сами собой припасовывались одна к другой, нигде не появлялось никаких перекосов.